Яцек Йоахим. «Тихий субботний вечер»

– А я был уверен, что Байбун давно уже у себя, – шепнул мне Клеменс. – Ну, ладно, пока.

– Пока…

Я взбежал на второй этаж. Не зажигая в комнате свет, отворил дверь, вышел на балкон, прислонился спиной к перилам и закурил. В соседней комнате у Ханки было темно. Дальше, у Вонского и Станиславского, горел свет. Вскоре за самой дальней дверью тоже потемнело: стало быть, Станиславский отправился спать. Надеюсь, ему приснится какой-нибудь мексиканский фильм. Выходит, Ханка тоже спит… Так рано?

– Готова поклясться, что вы планируете ко мне вломиться, – вдруг рядом со мной раздался её голос.

– Я? Да нет, не люблю толчеи.

– Опять, наверно, какая-то дерзость, но до меня не доходит.

– Сейчас дойдёт.

В комнате у Вонского погас свет, через минуту заскрипела дверь, и мы услышали крадущиеся шаги Людвичка. Он подошёл к дверям Ханки, взялся за ручку. Я почувствовал губы Ханки у своего уха.

– Только не вздумайте меня выдать! Я заперла дверь на ключ. А теперь тихо!

Вонский выругался вполголоса и направился к моей двери. Она была не заперта, и Людвичек скрылся за ней.

– Вот придурок! – шепнула Ханка. – Проверяет, нет ли меня там.

– Вот кто, оказывается, вламывается. Если через секунду не выйдет, зайду и спрошу, что он там делает.

– Вот он.

Глаза уже привыкли к темноте, и я различил на светлом фоне стены силуэт Вонского, передвигающегося сейчас на другой конец балкона, к дверям Станиславского. Неужели зайдет и туда? Зашёл.

– Вот мерзавец! – от чистого сердца проговорила Ханка. – Ищет меня в постелях у всех мужиков на этаже.

Я не знал, что ответить, но меня выручил неожиданный скандал.

– Кто тут лазит? Какого чёрта? – спросонья орал Станиславский. – Убери руки! Руки убери, говорю!

С треском распахнулась дверь, мы услышали извиняющееся бормотание Вонского, а потом рядом с его силуэтом возник ещё один, белый и широкий, это был Станиславский в ночной рубашке.

– Извини, Тодзик, ну, извини… – повторял Вонский. – Я решил, что это моя комната, ошибся дверью.

– А что ты ещё решил? Что к тебе в постель забралась Лолобриджида? – уже успокаиваясь, съязвил Станиславский. – Чего это ты меня так лапал?.. Ну, ладно, ладно. Ты меня разбудил, вот я и разозлился. Идём спать.