Тэа Тауэнтцин. «Любовь моя последняя»

Детектив. Перевод с немецкого Нелли Березиной

Окончание. Начало в № 7-2009

– Черт меня подери, если я вру, господин комиссар, – говорил хозяин бара «Бонбоньерка».

У него – невыразительное одутловатое лицо с хитрыми глазами, грубо очерченным ртом и боксерским носом. Костюм в яркую клетку, галстук и шелковая рубашка выглядят дорогими, на мизинце – кольцо с бриллиантом.

Вчера он был в Регенсбурге на свадьбе, поэтому Фрайтаг не мог его разыскать.

Сегодня же вечером в баре было почти пусто, и на танцплощадке никого. Два длинноволосых молодых официанта слонялись в глубине бара, а четверо музыкантов сонно настраивали свои инструменты. Жизнь здесь просыпалась после девяти.

– Какое мне дело до Осси Шмерля? – продолжал хозяин бара. – Ради этого висельника давать ложные показания? Да упаси меня Боже! Вон там, на том стуле, – воскликнул он и показал коротким толстым указательным пальцем на красный табурет у стойки. – Вот тут он сидел как приклеенный до четырех утра. Опрокинул от пяти до десяти двойных.

– Двойных чего?

– Виски, пожалуй. Барменша скажет точнее. Где-то без четверти пять вошел Шутцманн, и мы все вместе отправились домой. Шутцманн подтвердит это.

Фрайтаг отмахнулся:

– Мне это ничего не даст. То, что Шмерль позавчера ночью был здесь, не вызывает у меня сомнений. Я хотел бы знать, от которого и до которого часа он был в баре, а не как долго.

Хозяин возмущенно вскинул руки.

– Мы же не отмечаем по секундомеру, господин комиссар, когда гость приходит и уходит. Полагаю, Шмерль пришел где-то между двумя и половиной третьего. Ахенваль был уже здесь, и…

– Ахенваль? – удивился Фрайтаг.

– Да, и довольно долго. А потом они о чем-то спорили.

– Что вы называете спором?

– Если у одного одно мнение, а у другого другое… Но в таких случаях я никогда не слушаю. Может, Додо знает больше?

– Кто это – Додо?

– Барменша. Должна вот-вот придти. Ахенваль покинул бар довольно разозленный, а Шмерль остался. Тут, на этом табурете. И в этом я могу поклясться. Не из симпатии к Шмерлю, а потому, что так и было. Шмерль никак не мог убить Ахенваля, тот ушел отсюда живехонький. А Шмерль до пяти не сдвинулся с места.

– За что, собственно, Шмерль дал вам пятьсот марок?

– На пропой, на что же еще? Или вы думаете, что за ложное показание? Пять сотен? Вы меня плохо знаете…