Тэа Тауэнтцин. «Любовь моя последняя»

– А что ты делал на стройке?

– Оставь, Рут. Все кончено. Гвидо мертв. Я его не убивал, и ты тоже нет. Я только хотел бы узнать, кто же все-таки убил его?

Неожиданно Рут вскочила со стула. В ее черных глазах тлели маленькие зловещие огоньки, как у дикого зверька.

– То, что его убила Этта, для меня было ясно с самого начала. Это не мог быть никто другой. Она ненавидела его. Ненавидела хладнокровно и до уничтожения. Я всегда говорила Гвидо, чтобы он ее остерегался. Почему ты ему не помог? Ведь ты был его лучшим другом. – Выпрямившись во весь рост, она стояла перед Осси, закутанная в свое пальто, как в грозовое облако, и смотрела на него сверху вниз.

Осси слегка втянул голову в плечи.

– Рут, будь благоразумна. Как я ему мог помочь? Разве я был с ним, когда…

Рут отвернулась от него и забегала по комнате, как по клетке

– У нее черствости – на десяток мужиков, знаю я этих белокурых бестий… И она еще отвертится, скажет, что это была самооборона.

– Это понятно… А почему Гвидо поднялся домой через балкон?

Рут нетерпеливо отмахнулась.

– Причем у нее столько бесстыдства, что хочется дать по морде… С утра до вечера разгуливает теперь с этим Виктором, ездит с ним за город, наряжается, как кукла, надевает самые дорогие платья. А Роман – такой осел!

– А что Роман?

– Он, конечно, на стороне своей любимой кузины. Ты же его знаешь… Этта для Романа – неземное существо. Ах, мне все это так действует на нервы, Осси. Но цыплят по осени считают. Я скоро опять приду. Только Роман ничего об этом знать не должен.

И Рут ушла, громко захлопнув за собой дверь.

Харальд фон Фройдберг спустился вниз из пансиона, погруженный в свои мысли. Он полчаса прождал у закрытой двери комнаты Рут и даже немного поговорил с сестрой Маргой.

– Все, что я могу вам сказать, господин Фройдберг, это то, что ваша жена звонила сюда в субботу пять раз…

– Из Зальцбурга?

– Да, из Зальцбурга. На пятый раз она, наконец, дозвонилась и поговорила с Рут. Но о чем, я, конечно, не знаю.

– И вы не знаете, была ли моя жена здесь?

– К сожалению, нет… Видите ли, такие вещи мы не контролируем. У нас каждый живет в своих четырех стенах так обособленно, как в своей собственной квартире. Мы не интересуемся, кто приходит или уходит…