По обе стороны дороги замелькали утонувшие в густых, начинающих желтеть садах домики.

– А вот и Выра! – радостно воскликнул Новицкий. – Сейчас покажу дом станционного смотрителя. Несколько лет назад восстановили... Вот он. Вот! – Николай Николаевич показал Корнилову на красивый, какой-то очень уютный дом, рядом с которым стояли полосатый верстовой столб и старинный фонарь.

– Я, между прочим, подарил сюда старинные подсвечники. Восемнадцатый век. Сейчас таких и в комиссионном не купите.

Машина начала притормаживать. На перекрестке надо было сворачивать налево, к Сиверской.

– А может, заскочим в Батово? – попросил Николай Николаевич. – Тут всего километра три. Хороший мужик там живет. Борис Федорович. Кочегар на птицефабрике...

Шофер посмотрел на Корнилова.

– Нет, Николай Николаевич! – возразил Корнилов. – Дело не ждет. Мы с тобой как-нибудь на выходные сюда приедем.

– Значит, к Борису Федоровичу не поедем, – огорчился Николай Николаевич. – А хороший мужик. Помогал собирать всякую утварь для домика смотрителя. Порассказал бы нам многое. Его мать еще Владимира Набокова помнит. У него тут рядом имение было. А дядя Набокова, Рукавишников, в селе Рождественно имением владел. В шестнадцатом году умер, оставил в наследство племяннику четыре миллиона. Недолго попользоваться пришлось...

Они поехали по узкой асфальтированной дороге. Слева желтело жнивье с большой скирдой соломы, справа лежала низина и невидимая сейчас река Оредеж, вдали – плавный зеленый холм с небольшой деревенькой.

«А когда-то эта дорога была замощена крупным булыжником, – вспомнил Корнилов, – и мы с матерью тряслись по ней в сорок первом на переполненной беженцами полуторке. А впереди поднимались клубы дыма. Там горела Сиверская».

Совсем недалеко отсюда, в маленькой деревушке Грязно, Корнилов жил на даче летом сорок первого года. Ему было тогда десять лет. События того лета врезались в память на всю жизнь. Как-то Игорю Васильевичу попалась на глаза книга о йоге. Выполняя одно из упражнений, помогающих обрести власть над своим телом, человек должен был мысленно перенести себя в такое место на лоне природы, где он чувствовал бы себя беспредельно раскованным и счастливым. Прочитав эти строки, Корнилов задумался: куда, в какой райский уголок мог бы перенестись он, если бы вдруг последовал учению индийских стоиков? И не придумал ничего лучшего, кроме небольшой зеленой поляны на берегу тихой реки Оредеж. Неяркое, в какой-то легкой облачной пелене солнце. Пахнет сосной, недавно скошенной, подсыхающей травой, водорослями. Монотонно бубнит маленький ручей, впадающий в реку. Время от времени лениво всплеснет рыба. И как тихий, убаюкивающий фон ко всему этому миру звуков – ровный, неумолчный шум мельничной плотины, скрытой за речной излучиной. Они только что вылезли из воды и лежат на горячем песке: Корнилов, Вовка Баринов и Натка Голубева. Игорь на вершине блаженства – впервые он переплыл реку, нарвал белых, только-только начавших распускаться кувшинок и принес Наташе. Вовка Баринов чуть-чуть обижен. Он тоже влюблен в маленькую деревенскую кокетку Натку, но плавать еще не научился и выполнить ее просьбу не смог. Теперь у него вся надежда на белую магию своего новенького, сверкающего никелем велосипеда, единственного на всю деревню. Натке этот велосипед предоставляется по первому требованию.

Ровно через две недели за Вовкой и его бабушкой приедет на легковой автомашине отец и увезет в Ленинград. Велосипед прикатит Корнилову тетка Мария, у которой снимали дачу Бариновы и скажет:

– Володя тебе подарил. Просил отдать. В пять минут собрались, не было времени забежать попрощаться.

Совсем недавно, во время позднего чаепития, мать, рассказывая Оле про то лето, вдруг сказала:

– О покойниках плохо не говорят, но Виктор Евграфович в сорок первом подло с нами поступил...

– Ты о чем, мама? – удивился Игорь Васильевич.

– Я тебе, Игорек, никогда не говорила, вы ведь с Володей и после войны дружили. Когда Баринов уезжал забирать Володю из деревни, я ведь на окопах была. Под Колпино. А его еще раньше просила – поедешь за сыном и моего забери. Нет, не забрал. Место в машине под вещи берег. Да разве их сбережешь, вещи-то! Людей сберечь не смогли.

И Виктор Евграфович и отец Корнилова погибли на фронте. Мать вырвалась за Игорем в самый последний момент – они уезжали с Сиверской последним поездом. Не посади их до станции какой-то сердобольный шофер в битком набитую полуторку – остались бы они под немцем.

Уже после войны, разговаривая с людьми, которые воевали в тех местах, Игорь Васильевич узнал, что через час после их отъезда немецкие мотоциклисты примчались на станцию. Пригородный пассажирский поезд еще стоял у платформы и пассажиры штурмовали вагоны, а немцы уже ходили по домам на окраине Сиверской и в Белогорке, опознавая прятавшихся переодетых красноармейцев по стриженым головам.

Дареный велосипед Корнилов оставил Натке. Ей уезжать было некуда. Отец воевал на фронте, мать болела.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.