Среда обитания

Летом сорок пятого Корнилов снова приехал в Грязно. Деревня выглядела заброшенной, несколько домов сгорело. Сгорел и дом Голубевых. Ни Наташи, ни ее матери Корнилов не нашел. Их, как и многих других жителей, немцы угнали на запад.

Через несколько лет он встретил Натку Голубеву на областной комсомольской конференции. Они поженились, когда Корнилов закончил юрфак, и лето провели в Грязно, купаясь в обмелевшем Оредеже, загорая на красивой поляне с чудным названием Дунькин угол.

«Как все это было давно», – с грустью думал Игорь Васильевич. Столько воды утекло в холодном Оредеже, а память хранит эти дни, да, именно дни – не годы, не месяцы. Эти счастливые теплые дни. И еще он подумал, что сколько раз бывал в тех местах, а ни от кого из местных не слышал о тех, кто обитал здесь до революции.

С Наташей они прожили только пять лет. Она погибла от руки бандита, когда Игорь Васильевич работал в поселке Рыбацкое инспектором уголовного розыска...

Участковый инспектор Мухин ожидал их при въезде в деревню.

– Знакомьтесь, старший лейтенант, – сказал Корнилов, когда Мухин сел в машину рядом с Николаем Николаевичем. – Художник Новицкий, лауреат Государственной премии. К вам, в Орлино, наверное, не часто такие знаменитости заглядывают?

Мухин пожал протянутую художником руку и смутился, не зная, что ответить подполковнику.

– Он у нас большой специалист по древнерусской живописи, – продолжал Игорь Васильевич. – А вот сейчас в сомнении. Говорит, не может в Орлинской церкви старинных икон быть.

– Так ведь я, товарищ подполковник, с чужих слов. Может, и врут люди.

– Ну-ну! Зачем же так – не могут врать все люди разом.

– Вот по этой улочке, – сказал Мухин шоферу, когда машина подъехала к перекрестку. – Там дорога, правда, неважная. Никак сельсовет не раскачается. – Похоже было, что Мухин остро переживал за плохую дорогу. – Грузовики в распутицу все разбухали, а летом времени не нашлось, чтобы подправить.

– Верующих у вас много? – поинтересовался Николай Николаевич.

– Нет, товарищ Новицкий. Старухи только. Некоторое время ехали молча.

Наверное, чтобы занять паузу, Мухин улыбнулся и сказал:

– Был у нас тут в соседней деревне, в Лампове, один мужик верующий. Пров Семьенов. Старовер. У них там молельный дом. Так и он перестал к службе ходить. С ним такая история приключилась – Семьенов в пожарке на Дружногорском заводе работает. Придет со смены, отсыпается. А в молельном доме в колокол как ударят! Бьют без умелости ровно в набат. Семьенов, конечно, вскочит, как шальной, и на улицу! Где горит? Так привыкнуть к ихнему колоколу и не смог. Просил баб – найдите нового старосту. Да где его нынче найдешь? Вот и стал дядя Пров атеистом.

Николай Николаевич расхохотался.

– И ушел из староверов?

– Ушел. А в Сиверскую, в православную, говорит, ездить далеко. – Мухин сдержанно улыбался, довольный, что развеселил художника. – А вот и церковь наша. – Он посерьезнел, нахмурился. – Тут все и произошло.

Нахмурился и Новицкий. Когда они вышли из машины, художник сказал:

– Эх-эх-хе, товарищ начальник, до чего же вы тут довели это красивое сооружение! Ведь еще года три-четыре – и развалится храм. Конечно, не бог весть какой архитектурный памятник, но как ловко поставлен в парке. И озеро вдали блестит.