Прощай, друг!

— Я не хотела убивать этого охранника... — всхлипывает Ватерлоо. — Но он увидел, как я выношу из хранилища деньги... Он закричал...

— Почему ты ничего не сказала мне в пятницу вечером?

— Чтобы расстроить отца?

Еле сдерживая рыдания, Ватерлоо мотает головой. Изабелла успокаивающе кладет ей руку на плечо, несколько мгновений деловито размышляет. Сделанного не воротишь, теперь нужно исправлять ошибки Ватерлоо.

Струи белой пены омывают боковые стекла.

— Ты, конечно, не знаешь, где сейчас Барран? — спрашивает Изабелла.

К ее изумлению, Ватерлоо утвердительно кивает:

— У меня.

— У тебя?!

— Да, в отцовской квартире! У нас!.. Он требует, чтобы я принесла ему твою медицинскую карточку.

Снаружи по стеклам с гудением ходят большие черные щетки.

— Раз ему так нужна эта карточка, пускай придет и сам заберет ее. Отведи его сегодня вечером в подземелье, — говорит Изабелла. Поколебавшись, она решительно добавляет: — Где его револьвер?

Ватерлоо в ужасе мотает головой. Она не в силах издать ни звука.

— Где его револьвер? — сурово спрашивает Изабелла.

Девушка по-прежнему молчит, но взгляд ее невольно устремляется к отделению для перчаток. Изабелла прослеживает направление ее взгляда.

— А потом мы уедем к отцу?.. Заживем, как прежде? — с надеждой спрашивает Ватерлоо.

Изабелла достает из отделения для перчаток тяжелый «Смит-и-Вессон», бросает на него беглый взгляд и кладет в свой чемоданчик. А потом смотрит на Ватерлоо, разделяя с ней грусть и тоску, — они слышны в двух словах, произнесенных ею решительным голосом:

— Как прежде.

Всполохи фотовспышек. Газетчики, толкаясь, сопровождают группу полицейских, окруживших Проппа и Мелутиса в коридорах Уголовной бригады. Легионер и старший инспектор скованы друг с другом парой наручников.

Перекрывая щелканье вспышек, отовсюду вразнобой несутся вопросы журналистов: «Кто стрелял в охранника?», «У них была комбинация сейфа?», «Правда ли, что в Алжире Барран выказывал симпатии к ФНО?», «Был ли он ультраправым фанатиком?»