Я не верил себе.

— Я ведь учился тут.

— Да я поняла.

— У Аполлинарии Николаевны.

— Адреса не знаю, но вот как Фаину Васильевну найти, объясню. Она с Аполлинарией Николаевной дружит.

Мне да не знать, что они неразлучные подружки, Фаина Васильевна, Аполлинария Николаевна и Юлия Николаевна, однако вот Юлии Николаевны больше нет. Ими тремя и была знаменита наша школа. Еще в ту мою пору Фаина Васильевна, она была директором, и Юлия Николаевна, она учила первоклашек, надевали по праздникам ордена, да не какие-нибудь — ордена Ленина, а у Аполлинарии Николаевны их было два!

В день Восьмого марта, накануне октябрьских, Первомая и Нового года они, не сговариваясь, — я в этом уверен — приходили в черных строгих платьях или костюмах с белыми — непременно белыми! — воротничками, а на груди горели огоньками ордена.

Будто по волшебству какому, шумливая наша ребячья рать в такие дни становилась тише, меньше скакала и толкалась, убавляя шаг возле трех принаряженных старушек при таком видимом сиянии их славы, которая, хочешь не хочешь, распространялась на нас.

Мы гордились своими учительницами:

Впрочем, гордость не мешала потихонечку похихикивать над ними. Не всегда, конечно, лишь на улице, после уроков, но школа работала в три смены, и наши старушки уходили отсюда поздно, так что, пожалуй, лишь по весне, когда светлело и домой родные загоняли нашу братию чуть попозже, можно было увидеть эту картину.

Три наши старушенции шли рядышком, взявшись под руки, но ведь в руках у них были портфельчики, и поэтому та, что шла в середине, прижимала свой портфель к груди, другие держали ее одной рукой, а другой каждая несла свой портфель.

Они шли медленно, словно глубоко вдыхали свежий воздух, по-моему, даже, жмурились от удовольствия и от яркого весеннего света, и если ты попадался на глаза в эти мгновения, кажется, был им решительно неинтересен: они кивали, конечно, в ответ, но совершенно спокойно, без всякого чувства, равнодушно. Привыкшие чуть ли не к ежечасной их требовательной опеке, мы не понимали перемен и, бывало, обсуждали их между собой, делясь неожиданными впечатлениями.

Это было чисто детское.

Мы забывали, что наши старушки идут домой после третьей смены подряд. Заводы тоже работали без передыху, но там рабочие уступали место друг другу. Учителей начальной школы никто не подменял.

Есть в маленьких городах своя особая тайная прелесть. Ты можешь найти человека, нужный дом, магазин или музей не в адресном столе или телефонной книге, а с помощью знакомого или просто встречного, при этом он чаще всего укажет тебе не номер или название улицы, а объяснит путь: иди два квартала прямо, потом направо, поверни еще раз, только налево, увидишь большой пятиэтажный дом, там будет много подъездов, но один со ступеньками, шагай туда, третий этаж и на площадке левая дверь. И не сомневайся, иди смело, найдешь кого тебе надо, только точно запомни повороты, а нет, запиши на спичечном коробке, троллейбусном билете, клочке бумаги.

Так и шел я на встречу с моими учителями. Целая вечность минула с тех пор, как осталась в моем прошлом девятая начальная, потом средняя, на другом краю города, университет, и много мне добрых людей встретилось, кто уму-разуму учил, но не зря говорят, что первая память — самая прочная, ярче других в сознании нашем начальные воспоминания самого раннего детства. Не они ли отдают предпочтение первому удивлению, первой боли, первой беде, а среди них — первому учителю?

Строго говоря, Аполлинария Николаевна была второй учительницей в моей жизни, первой оказалась Юлия Николаевна, она учила только первышей. Но то ли первый класс промчался для меня слишком незаметно и очень легко — ведь я умел и читать, и считать, и писать понемногу, а настоящие мои трудности — а значит, настоящее учение — начались со второго, то ли первый класс ни в какое сравнение не шел с тремя остальными, даже по продолжительности, то ли взрослое понимание военных лет все скорее настигало нас, но Юлию Николаевну я крепко уважал, а вот Аполлинарию Николаевну просто любил.

Если бы один я! Поначалу на переменках весь наш класс окружал ее, словно выводок птенцов заботливую наседку. Девчонки, так те бы просто повисли на ней, будь она чуточку помоложе. Подрастая, мы освобождались от внешних проявлений чувств, но оттого и любовь наша к учительнице только становилась серьезней...

И вот — сквозь столько лет! — я шел на свидание с ней.

По дорожке, указанной нянечкой из спортивной школы, я добрался до порога, за которым обреталась Фаина Васильевна. Она стоит в коридорчике, повторяет второй раз: «Вам кого?» — а я, забывшись на мгновение, спрашиваю себя, узнал бы я ее, встретив, к примеру, на улице? Сейчас-то я нахожу знакомые мне черты, но это потому, что искал ее, а так... Время способно ломать человеческую фигуру, пригибать плечи к земле тяжестью своих дней, не всегда легких, и это, в общем, понятно, но как удается ему изменить черты лица, оставляя в неприкосновенности лишь глаза? Нынешняя Фаина Васильевна только отдаленно походила на ту, которую я помнил, и неожиданная горечь наполнила меня.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 26
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.