Появилась сестра. — Больно? — спросила она. — Сделать укол? Больно, это, значит, я чувствую, а он уже нет. Сделать укол? Конечно, сделать, если можно и нужно.

— Что там шумело? — спросил я.

— Искусственные легкие.

— Кто?

Она посмотрела мне в глаза и заколебалась. Видно, ей не положено говорить правду, но в моих глазах больше, чем вопрос.

— Молодая женщина. Сейчас увезем. Я вспомнил ширмочку.

И вдруг во мне вспыхнуло новое, вовсе нежданное мною, — эгоизм.

Да, да, самый настоящий, вульгарный эгоизм. Я, точно грубый извозчик, начал понукать себя не терпящим ослушания голосом.

«Ну-ка, — говорил я себе, — выключи поскорей свое воображение. Рядом с тобой никого нет, ты здесь один. Выключи слух, если хочешь, погрузись в себя, а лучше всего усни, тогда ты быстрее доберешься до утра, там уже день, ничего страшного.

И вообще сосредоточься на себе, ты никому и ничем не в состоянии помочь, ты сам здесь на положении человека, которому помогают, поэтому успокойся».

Я поражался себе.

— Хочу жить! — крикнул кто-то во мне. И повторил громче: — Хочу жить!

Подбежала торопливым шагом мнительность: у меня что-то колет! Даже, кажется, режет! С трудом я перевернулся на бок, не удержался от стона. Голый, распятый на жесткой кровати, я потихоньку постанывал, с трудом шевелил свое тело. Снова явилась сестра. Делала укол, предупредила, что у меня скорей всего возникнут проблемы, связанные с мелкой человеческой нуждой, поэтому пусть я не стесняюсь. Кто бы знал, что такие незначительные малости, которые даже заметить трудно в нормальной жизни, столько могут доставить тягостных мук! Кто бы знал, сколько самого первородного счастья доставляет избавление от этих невзгод, ни с чем не сравнимого удовольствия!

Потеряв всякую стыдливость, одолев нестерпимую помощь сестры, усеяв лоб бусинами пота, я свалился в омут предутреннего сна с катетерами во всех мыслимых отверстиях.

Я хотел жить, поощряя в себе эгоиста, я не хотел знать ничего другого...

Но прежде чем провалиться в сон выздоровления, во мне мелькнуло: одумайся, ведь рядом с тобой разорвался снаряд!

Они. рвутся, эти снаряды, со свистом, подвывом несутся над головой, и, хотя давно бы пора попривыкнуть к неизбежности их полета, непоправимости их разрывов, нематериальная душа протестует против такой трезвости. Душа может дрогнуть, может спрятаться или бежать, но не может, никак не хочет согласиться с тем, что так оно и должно быть, так будет, всегда будет.

И уйдут из этого мира старики, и все уйдут, даже нынешние дети, и правдой станет фраза из сказки Андерсена — помните? — «а потом они все умерли, умерли, умерли...»

Но почему же рвется и протестует душа? Почему, зная неизбежность конца, мы, по образу жизни материалисты, не хотим с ним смиряться? Неужто же высокая правда в том, чтобы жить как животные, не заглядывая вперед и не оборачиваясь назад? Не отдает ли фатализмом такое жизнелюбие, ведь все-таки человек — гомо сапиенс, существо разумное?

Феликс был моим хорошим знакомцем еще со студенческих пор, потом нас соединила общая работа. От смерти его, совсем молодого, спасал дружеский круг, и мне выпала нелегкая доля: наутро после кончины встретить в аэропорту болгарского врача, который, по слухам, мог спасти нашего друга.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 26
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.