Книга стала вещью, это верно, ценной вещью – но, к печали, не потому ценной, что хранит бесценные мысли, а потому, что стала козырем в состязании за высокий престиж человека в своем кругу.

Хочу оговориться: не все, конечно, ценят книгу по такому мрачному прейскуранту, да, не все, за нужной книгой гоняется ученый, писатель, аспирант, настоящий книголюб, но немало, да, немало скупает книги и такого народу, которого как раз духовной пищей не удивишь. Книга ему не как пища нужна, а как форма доказательства своей культурной значительности – без культуры нынче никуда.

Юмористы обкатывают сюжет: в знаменитом театре на премьере сидят одни иностранцы да торгаши. Иностранцы меня в этом контексте не интересуют, а торгашам театр нужен для демонстрации своих торгашеских возможностей.

Выходит, духовной пищей не удивишь, во-первых, того, у кого смещены цели жизни и кто материальное ставит выше духовного – это важный момент. Вредоносность этой философии прежде всего в том, что, внушенная безусым юнцам, она безобидно позволяет им пропускать подлинную духовную пищу, оставляя лишь всевозможные ее суррогаты – коктейли из низкопробных закупных фильмов, худых телекартин да развлекающей музыки, разобраться во вредоносном влиянии которой требуются ум и усиленное потребление настоящей духовной пищи.

Воинственность действенного мещанства как раз в этом: заставить молодняк пропустить в жизни самое главное – поиск ее духовной сути. Превратить этот молодняк в себе подобных рвачей дефицитного пока вещного имущества.

Да, это так. Все, кажется, ясно.

Печально одно.

Пустеют наши библиотеки. Наплыв народу – в дни студенческих сессий и выпускных экзаменов. Много мудрых мыслей пылятся на полках невостребованными, непрочитанными. Мысль же о книгах на книжных полках отдельных квартир приводит меня в трепет. Эти книги – в массе своей – напоминают узников, замкнутых в оковы стеклянных шкафов, так и не допрошенных с пристрастием. Подумать только – пять миллиардов книг во всех библиотеках страны и тридцать – в шесть раз более – в домах людских. Узнать бы еще, сколько их, так ни разу и не раскрытых.

И вот уж грешная мысль неотвязно следует за мной. «Духовной пищей никого не удивишь», – может, не удивишь потому, что слишком много ее? Слишком доступна, близка, а оттого и цена ей меньше? Слишком легко попасть в музей – не оттого ли люди, живущие с ним по соседству, так ни разу в нем и не бывали? Не потому ли есть москвичи, не знающие, где «Третьяковка»?

Нет ли печальной закономерности в таком постулате: дешево то, что доступно, дорого то, что редко. А если «духовная пища» дешевеет рядом с нехваткой материального, не возникает ли переоценки ценностей?

Переоценки, когда удивишь новомодной кофточкой, но не удивишь стародавними «Опытами» Мишеля Монтеня, «Войной и миром» Толстого, стихами Тютчева, старым мхатовским спектаклем, записанным на видеопленку, или картиной Александра Иванова «Явление Христа народу».

Мне могут возразить, что высокая оценка кофточки отнюдь не противоречит восхищению картиной Александра Иванова или достойной книгой. Согласен, но при одном условии: если кофточка, выстраиваясь в ряд с новомодными сапогами, дубленкой, диваном и ковром, в сознании человека не обретает больше никаких иных свойств, какие могут обретать удобная одежда и нормальная обстановка. Если же одежда начинает обретать черты престижности, «культурности», даже, если хотите, социальности, если погоня за материальным оборачивается целью жизни, смещение ценностей в системе нравственных координат становится совершенно определенной силой. Преувеличивая значение вещей, человек совершенно автоматически преуменьшает значение «пищи духовной».

Особенно легка подобная переакцентировка у молодых, неискушенных.

Так случилось и у Игоря.

6

Публицистика придумала этой затяжной болезни название – вещизм. Самодовлеющая погоня за вещами, поклонение вещам, превращение в вещи даже духовных начал, например, книг, картин.

Учитывая, что многие предметы ширпотреба отечественного производства пока слабо конкурируют с теми же продуктами западного образца, вещизм страдает одной печальной особенностью: в массе своей он космополитичен. И тут, хочешь не хочешь, надо признать: слабая работа тех или иных отраслей нашей легкой промышленности создает безусловную лазейку для товаров западного производства, для спекуляции ими, а значит, обретает черты идейного просчета.

Плоха или хороша покупка западного товара сама по себе? Да она никакая, если подходить к самому факту покупки со спокойной душой. Ни плоха, ни хороша – обыкновение. Но в условиях дефицита и спекулянтского взвинчивания цен, скажем, на те же джинсы, вдруг возникает такой пример: на штаны чехословацкого производства подросток пришивает американскую фирменную марку, и выясняется, что даже на эту марку, на эту блямбу с заморской надписью существует отдельная цена. Не самими джинсами, так хотя бы наклейкой на них мальчишка подтягивает на нужную ему высоту свой престиж в глазах сотоварищей или даже просто прохожих.

Какого привкуса эта подробность? Коммерческого? Торгового? Нет, идейного.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.