Люди, родившиеся до войны, хорошо помнят первые послевоенные радости: коммерческие магазины, где подороже можно было купить сладостей ребятишкам и масла, отмену карточек и хлеб досыта, вместо ордеров на одежонку даже детям – рулоны добротной мануфактуры: чистая шерсть, чистый шелк. Жили в коммуналках, на кухне десяток керогазов, но каждая обнова в каждой комнатенке – событие для кухни, для рассуждений и обсуждений: если лучше становилось одним – это было обещание и другим.
Про свары коммунальных кухонь мы знаем немало смешного и драматичного еще по книгам Зощенко, а вот про их доброту и соучастие, помощь и душевность, людское тепло и отзывчивость, про знание каждым печалей и радостей другого – про это настало задуматься теперь. Оно дорого стоит.
Отдельные квартиры той давней порой почитались блаженством едва ли не высшим, имевший отдельную всегда был лицом значительным, с особыми заслугами, – известный генерал, народный артист, крупный ученый. Им не завидовали – их признавали. Как не может народ жить без красивой мечты, так не может он жить без известных ученых, артистов и генералов.
Все было проще.
И каждый знал, как звать по имени-отчеству хозяек шумливых керогазов на общей кухне.
Имела ли коммуналка свою педагогику?
Еще какую!
И двор большого дома, как двор дома маленького, имел свою педагогику, отличную от двора, где жило мало людей.
Глупо было бы утверждать, что скученность и общежитие рождают лишь положительные эмоции, повторяю, об этом уже сказал Зощенко.
Если уж враждовали, то до крайних степеней. И воина между двумя соседями не приносила лавров, зато с лихвой – всеобщего посмешища. Так что когда жилья стало прибывать, никто не держался за осточертевшие коммуналки.
И вот если не все, то большинство рассыпались по отдельным квартирам, как по сотам. И вдруг обнаружилось: кое-что теряется. И кое-что возникает.
Теряется знание друг о друге, желание, а то и возможность помочь: в чужой монастырь со своим уставом не лезь, не так ли? Да еще коли дверь заперта. Теряется простая возможность – поговорить о пустяках, о заботах. Уходит добрососедство – за него держатся разве что старушки, которые по давней привычке выходят со своими стульями на воздух, к подъезду большого дома. Но старушки помирают, а молодым некогда познакомиться, потолковать, зайти друг к другу. Имен и фамилий соседей маловато кто знает.
А что возникает?
Отчужденность. Безразличие становится признаком хорошего тона.
Местом сходки и рассуждений становится не общая кухня, а работа, институт, школьный класс.
Разобщенность и растущее благополучие порождают новое – состязание на иную тему. Не кто быстрее, выше, дальше пробежал, прыгнул, метнул, а у кого и что есть красивее и лучше. На работе взрослые люди – мужчины и женщины – сильно соревнуются на предмет квартир: у кого и как она обставлена. Из кожи лезут, чтобы достать такое же, как у товарища по службе. Мебель, посуду, ковры.
В эпоху всеобщей бедности соревнование тоже было, конечно, поскромней) и ему хватало плацдарма коммунальной кухни. Современный обыватель соревноваться с соседями не хочет не только из-за разобщенности, но еще и из-за того, что в случае выигрыша победа на лестничной площадке не может принести нравственного удовлетворения. Это удовлетворение ищут на работе или в кругу друзей – так сказать, среди своих. Такое первенство ведь и на службе сказаться может – больше уважения, выше авторитет.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Спорт в нашей жизни