Власть вещей, или Повесть о ненайденных идеалах

– Ну и бабец сейчас видел! Супермодерн!

Но даже эта реплика не уменьшила эффекта от Жениного появления. На первой же переменке после французского девчонки устроили первичное рецензирование:

– Это да!

– Фирма!

– Вот как мечтаю одеваться, девочки!

– А джинсики!

– А рукава!

– А туфли!

– А сама! – Это уж с мальчишечьей стороны, причем без всякой иронии.

И мальчишки и девчонки влюбились в новую учительницу, так бывает нередко, когда внешность и «упаковка» нравятся подросткам, а у Жени и содержание не отставало от внешних показателей.

Однако жизнь – суровая штука. Первое впечатление споткнулось о строгость новой «француженки». Ей стало казаться – и по справедливости, – что знания класса неглубоки: произношение отвратительное, правила грамматики забыты. Полетели первые двойки. В класс вползло похолодание.

У всякого настроения в любой группе бывает свой закоперщик. Он первым выразил мысль, готовую сорваться у многих. Закоперщиком была девочка, назовем ее Зиной.

Натура мстительная и острая на язык, после второй двойки, полученной там, где при прежней учительнице обошлось бы тройкой, Зина на перемене заявила:

– Подумаешь, фифа! Мне бы такое барахло, я бы выглядела не хуже.

Зина действительно была недурна собой, и многие в классе, особенно из травмированных двойками, задумчиво поглядев на Зину, молчаливо согласились с ней. А Зина ринулась в бой. К концу уроков, чуточку опоздав и запыхавшись, она шепнула по страшному секрету:

– Говорят, наша фифа – генеральская дочка. Ничего удивительного.

Вообще женский ум и какое-то внутреннее чутье, раньше чем мальчишек, готовят девочек к боям характера позиционного, к схваткам с улыбочкой, к сплетням и слухам на пустом месте. Может, это и не очень педагогическое замечание, согласен, но пока никто из психологов толком не объяснил природу возникновения женской нелюбви, основанной на зависти к тряпкам. Как это получается? Позавидовала – и возненавидела? Бывает, видимо, и так. Но в нашей истории Зина тоже как будто была влюблена поначалу в Женю. Выходит, однако, не была – за влюбленность она приняла удивление, впечатление, желание самой выглядеть, как эта «француженка» с институтской скамьи.

Драмы не было – часто, как и любое другое инфекционное заболевание, вещизм носит стертые формы не проявленной до конца зависти.

Особенно тут; как ни говори, а барьер между учителем и классом все-таки был, и ни Зина, ни ее другие сторонники и сторонницы, посплетничав после уроков и на переменках, поваляв учительницу в грязи, наобсуждавши досыта ее гардероб, дальше этого, опасаясь барьера, все же не пошли.

Что касается Жени, то она была умной и тонко чувствующей девушкой. Перемену в настроении класса после первых же двоек она ощутила тотчас. Сразу заметила: взгляды, которые бросают на нее ученики и ученицы, из восторженных превращались в настороженные. А у Зины – в скептический.