Рассчитывает на нас? Нет, никаких заблуждений относительно нашей с Чергинцом значимости в этом деле у меня не было. Оснований преувеличивать свою роль я не находил. Напротив, именно сейчас мне стало совершенно ясно, что Привалов превосходно справился бы с расследованием, и вовсе не привлекая нас с Сергеем. Но ведь он по-прежнему просил – и весьма настойчиво, – чтобы мы ему помогли сбором информации. Что же он имеет в виду? Может быть, просто не хочет травмировать официальными допросами парней, которых не считает способными совершить преступление?

Так или иначе, по его мысли, я должен был в ближайшие дни – или часы? – ожидать гостей. Что ж, минутный испуг мой прошел – гостей так гостей. Меня-то ведь не за что и незачем убивать.

Я брел через сквер к больничному корпусу. Было всего лишь девятнадцать часов. Делаю успехи, отметил я про себя. Всего лишь семь часов вечера. Еще и суток не прошло с тех событий в Крутом переулке.

8

Перед обходом, который мне предстоял – сегодня меня, конечно, заждались больные, обычно и после ночных дежурств я успевал пройти по палатам до обеда, – заглянул на всякий случай к главврачу (его уже не было), к дежурному (его еще не было) и в ординаторскую (там никого не было – значит, дел в больнице невпроворот). По темному коридору – на каждые три лампочки горела одна – я подходил к двери своего кабинетика, когда услышал быстрые шаги у себя за спиной. Обернулся я, вероятно, резче, чем требовалось, потому что парень, спешивший за мной, от неожиданности приостановился. Когда же он подошел ближе, попал в свет лампочки, я узнал в нем приваловского шофера и, сознаюсь, облегченно вздохнул.

– Вот, – сказал парень и протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги, – шеф прислал. Только отъехали, он вдруг вспомнил, написал, сам дальше пешком пошел, а меня – к вам.

Едва я сел за свой стол, чтобы прочитать записку перед обходом, как в дверь кабинетика осторожно постучали. Я разрешил войти, не успев даже развернуть приваловскую записку. Дверь тихо отворилась, и на пороге возникла Софья Осмачко. Признаться, я ее не ждал, а ведь должен был ждать. Привалов предупреждал о гостях, и кому, как не Софье, самое удобное посетить меня в больнице

– Чем могу быть полезен? Проходите. Она прикрыла за собой дверь.

– Я ненадолго. У вас же обход.

– Присаживайтесь.

Полноватая для своих двадцати пяти лет, но державшая в заботе себя и лицо свое с более тонкими, чем у Надежды, чертами, женщина не столь броской, как младшая сестра, красоты, зато, безусловно, умевшая красоту свою подчеркнуть плавностью движений, она присела на краешек топчана.

– Слушаю вас.

– Я пришла... не на работу. Мне дали отпуск... чтоб похоронить. Я потому пришла... Да, да, я специально пришла... Вас не было. Я ждала. Видела, как вы приехали. С прокурором, да?

«Ты не собиралась ко мне, – подумал я, – но, увидев. что меня привез прокурор, перепугалась, и потому ты здесь. И не ждала ты меня, решение твое возникло вдруг. Может быть, подождала только, пока я заглядывал в комнаты коллег, где не застал никого».

А она продолжала:

– Это какая-то мука. Все подозревают, что я убила тетю, чтобы завладеть домом. Так и сестры говорят. Как же я могла, если меня в тот вечер и ночь дома не было? Я ж работала, да?

Вот этот ее вопросик: «Я ж работала, да?» – это подчеркивание «Да?» уже могли насторожить любого следователя. Однако ее ведь никто не заставлял приходить ко мне?

Она замолчала, надеясь хоть что-нибудь услышать от меня: если не слово поддержки, то хоть возражение. Замолчала и смотрела прямо мне в глаза своими огромными – больше, чем у Надежды, – синими глазами. Мне стало не по себе от такого ее упрашивающего или даже зазывного, что ли, взгляда, и я уставился в стол. А чтобы чем-то занять паузу, развернул приваловскую записку. Уяснив себе, что в ней сказано, я почувствовал нечто вроде благоговейного трепета, вновь столкнувшись с прямо-таки сверхъестественной проницательностью прокурора. Уж он, конечно, точно рассчитал, что если кто и придет ко мне, то раньше всех Софья. В записке было сказано коротко и ясно: «Мне сообщили, что с десяти часов вечера и до полуночи никто Софью Осмачко в больнице не видел. В половине первого видели, до десяти вечера – тоже. Привалов». Выданный прокурором компас для разговора с Софьей так порадовал меня, что я даже оставил без внимания то, что Привалов время назвал по-любительски – не двадцать два, а десять вечера. В самый трудный момент разговора узнаю, что она на два с половиной часа из больницы отлучалась. Было бы просто непростительно, если бы я не успел развернуть записку до ее ухода.

Удача подхлестнула мою фантазию. Версия родилась без усилий.

– Нет, милая, – уверенным голосом заговорил я, будто минуту назад и не отводил в неуверенности взгляд, – это не так. И не в ваших интересах играть в игру, которой вы не понимаете и, вероятно, не в силах понять. Ваш отец явился в Новоднепровск тайком. Он скрывался от правосудия семнадцать лет, и вы должны были знать об этом. Или узнали сразу же, как только он появился в доме. Я не знаю, испытывали вы к нему родственные чувства или нет. Но могу понять, что определенное представление о долге перед отцом не позволяло вам сообщить куда положено о его появлении. Вот понимаете ли вы, сколько крови и людского горя было на совести у вашего отца? Впрочем, самой-то совести у него никогда не было. Да, ни тетку, ни отца вы не убивали. Никто вас, кроме ваших же сестер, и не подозревает. Но в течение двух с половиной часов вас в больнице не видели.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.