Следы в крутом переулке

– Поужинаем? – сразу предложил он. – Мне ведь скоро в ночную.

– Сегодня тебе не удается без меня и куска проглотить.. Но мне – что-нибудь полегче.

– У меня сегодня кролик.

Сергей жил один в большом доме. Бабушка Володи Бизяева готовила ему обед на два-три дня, следила за домом. Так сложилась после нашей общей трагедии его жизнь – тут уж ничего не поправишь.

Мы уселись за столом на кухне. Я рассказал о визитах к Елышеву и Петрушину. Рассказал и о первом из гостей, посетившем – по предсказанию Привалова – меня. Сергей надолго задумался, правда, не отрываясь от еды.

– А вот что выяснил я, – начал он, наконец, опустошив тарелку. – Были бы живы отец с матерью, они бы мне многое раскрыли, а так пришлось потрошить чужих людей. Сличко до войны жили в Богучарове – там, где сейчас новый речной порт. А до войны то было пригородное село. В сорок четвертом хата Сличко сгорела. Его жена с девчатами перебралась к своей сестре. Сюда, на Микитовку. Хатенка была так себе. В сорок шестом умерла мать девчат. Время было голодное. У нас уж на что трое работали, а лучшей едой была кукурузная размазня с хлопковым маслом, и пальцы облизывали. У них же и не вспомнить, работал ли кто. Девчонок тетка Павлина кормила с трудом. Но зато крышу у дома вроде не спеша переложили: вместо соломы – этернит. Потом пристройку осилили. Потом кирпичом дом обложили. Видать, кого-то тетка подряжала, сами-то не справились бы. И дом стал сразу состоянием. Еды же у Сличко, когда они, правда, уже Осмачко стали, не было. Тетка Павлина, люди теперь только вспомнили. часто куда-то ездила. Куда, зачем – кто теперь знает?

– Так вот, может, работяг-то и подряжать, – высказал я первую пришедшую на ум догадку.

– Может быть, и так, – не подтвердил Сергей, но и не опроверг. А я подумал о Привалове: знал ли он уже об этих отлучках Павлины Осмачко, не предположил ли, что ездила она видаться с отцом девчонок, что-то получать у него или брать из спрятанного?

– Предположим, награбленное добро, – сказал я Сергею. – Он припрятал, прежде чем скрыться самому. Место могла знать только жена. Умирая, она открыла тайну сестре. Та...

– Да, – сказал Сергей, – все так могло быть. Но не спешите. Одной ей было бы трудно. По жизни – такие дела в одиночку не делают. Кто-то ей наверняка помог, и они разделили то добро. Кто этот второй? Не помешало бы узнать. Но пока на эту задачу ответа не найду.

– Может, Петрушин? – спросил я.

– А почему не Жуйчиха?

– Галина Курань? Верно. Но Сличко ведь мог сразу доверить тайну ей, не жене. Когда его у нее нашли, она бы постаралась опередить всех, но, выходит, не опередила.

– Раз так вышло – значит, он ей не доверил. А все-таки жене. Но тетка Павлина могла думать иначе. Жена Сличко умерла, и если он вернется – могла же она предполагать, что он все же когда-нибудь вернется? – если вернется, то женится на Галине, у которой к тому времени был уже сын от Сличко. К слову, более глупого парня я еще не встречал 8 жизни. Так вот, рассуждает тетка Павлина, если она одна возьмет себе все, то, когда вернется Сличко, как ей держать ответ? Хитрость грошовая, но такие уж это люди. Если уж решила она делиться, то верней всего – с Жуйчихой. Я вообще думаю, тетка Павлина знала, что Сличко где-то живой, может, и связь с ним имела. Если бы не знала, то прямая выгода ей – сразу выдать его, как он приехал, а она-то молчала.

– Выдать отца девчонок не просто. Тут надо знать, что у них там творилось – в клубке. А если предположим, что второй был Петрушин? – спросил я, находясь под впечатлением от нашего с Приваловым визита в дом, окруженный раскисшей глиной.

– Тут я ничего не могу сказать. Я и не думал про него, почему-то в голову не приходило. Но он и вправду мог знать, что где-то есть тайник с добром, как здесь говорят, ховашка... и шантажировать тетку Павлину. Кажется, он вернулся в город вскоре после смерти жены Сличко. Интересно, что думает прокурор? Не зря ж он с вами помчался к Петрушину, как только я ему сообщил, где Надежда теперь живет. Столько лет прошло, что, наверно, только прокурор и сможет все проверить, сопоставить. Я уж не помню того времени – мне тогда и десяти лет не было. Да и думал больше о жратве, с утра до вечера только о ней. И не о кроликах, а о хлебе.

– Не ты один так жил, философ. Скажи-ка, Бизяев сегодня на работу выйдет?

– А как же иначе? Я больше не отпускал, значит, не может не выйти. Вот уляжется эта история – мы его на курорт отправим, я уже заказал путевку. Даже если он убил этого гада, никто его не осудит.

– Но ведь еще и Люба... – неохотно, но по чувству долга напомнил я.

– То, что произошло у нее с Бизяевым, неподсудно обычному суду, – твердо сказал Сергей. – Никто не может их судить. Никто не может и защищать. Тем более что из посторонних об этом знаем только мы с вами.