11 июля 1981 года трудящиеся Монголии отмечают 60-летие победы Народной революции

В середине 50-х годов после окончания педагогического института я получил назначение в город Кяхту. Комнату на новом месте мне дали не сразу, и первое время я жил в гостинице – деревянном двухэтажном доме, перед входом в который висела памятная доска. На ней было написано, что в 1921 году здесь находился Центральный Комитет Монгольской народно-революционной партии, возглавляемый Сухэ-Батором.

Граница проходила примерно в километре от гостиницы по каменисто-песчаной низине, отделяющей южную окраину Кяхты от монгольского городка Алтанбулака. Я часто приходил сюда, смотрел на домики и юрты Алтанбулака, на степную равнину, упирающуюся в уступ далеких гор, и мысленно представлял себя идущим по монгольской земле. Сначала к Улан-Батору. Затем все дальше и дальше на юг.

Мечта сбылась через четверть века.

Московский самолет сделал посадку в аэропорту Улан-Батора. Меня встретили белая от снега, всхолмленная невысокими горами земля, голубое небо, просвеченное утренним солнцем, и странный ветер, в котором ласковое солнечное тепло мешалось с пронзительной снежной свежестью.

Тудэв сказал:

– Можешь выбрать один из трех маршрутов. Первый в Дархан и Эрдэнэт. Это наши крупнейшие центры индустрии. Ехать надо поездом и самолетом. Второй в Южную Гоби. Туда только самолетом. Третий маршрут – автомобильный. Далеко, конечно, не уедешь. Зато можно увидеть степь, аратское хозяйство, строительство угольного разреза и города Баганур, остатки поселения древних кочевников и курорт Терелж. Кстати, Баганур – это родина основоположника нашей детской литературы Нацагдоржа.

Мне очень хотелось в Эрдэнэт, о котором я много читал и слышал. И еще больше хотелось в Гоби. Но – родина Нацагдоржа... Я выбрал третий вариант. Тудэв улыбнулся:

– Забыл одну подробность. Если бы ты поехал по первому или второму маршруту, тебя сопровождал бы один Дашдондог. А в Баганур я тоже могу поехать.

Удивительный человек этот Тудэв! Знал ведь, что его «подробность» в любом случае будет для меня решающей. И вот, чтобы дать мне полную свободу выбора, до времени о ней умолчал. А я радовался, что не поддался «гобийскому» искушению. Когда-то еще выпадет удача поговорить с Тудэвом без спешки, увидеть его не на писательском совещании, не в кабинете первого секретаря ЦК ревсомола, а в общении с молодыми аратами, рабочими, сельскими школьниками. Да еще побывать на родине Нацагдоржа – человека, которого не случайно называют «монгольским Горьким»!

В назначенный день Тудэв долго не мог освободиться: поехал в ЦК ревсомола на минутку, а задержался на несколько часов. Лишь за полдень черный, с брезентовым верхом вездеход подкатил к гостинице «Улан-Батор». Рядом с шофером сидел веселый Тудэв. Мы с Дашдондогом – известным монгольским детским поэтом – уселись сзади. И вот уже стремительно убегает под колеса глянцевый асфальт шоссе, остаются позади желтые, белые, светло-зеленые каменные дома Улан-Батора, юртовые поселки, обнесенные серыми деревянными заборами, новые городки, состоящие из десятка – другого пятиэтажных домов с типовыми зданиями школ и детских садов. Тянется справа железная дорога с идущими по ней тяжело груженными составами. Угадывается за нею широкая, заросшая ивняком и тополями пойма реки Тоол. А еще дальше почти недвижно высятся горы Богдоула с черными пятнами лесов на крутых склонах.

– Шоссе сейчас кончится. – заметил Тудэв. – Для Монголии пока еще характерны другие дороги.

И верно, шоссе ушло в сторону, а наш «газик», сбросив скорость, запрыгал по желтоватой от травяного сухостоя, припорошенной непрочным осенним снежком степи.

Впрочем, здесь были свои дороги. В углубления. выбитые колесами, ветер надувал снег. И в зависимости от того, сильно ли она была наезжена, дорога обозначалась широкой белой лентой либо двумя узкими колеями, напоминающими белые рельсы. В иных местах колеи шли параллельно в три и даже в четыре ряда, пересекались, и тогда степная равнина чем-то походила на крупный железнодорожный узел.

Временами водителю надоедало ехать проторенным путем, а может, колея уводила от цели. Он рулил напрямик, озадаченно тормозил перед обрывистым руслом ручья или высохшей речки, двигался вдоль берега, пока не находил удобный переезд на другую сторону.

– Каким образом шофер узнаёт, куда ехать? – спрашиваю Тудэва.

Он смеется:

– На наших дорогах пока нет указателей. Но монгол родился и вырос в степи. Он в ней, как в юрте...

Чем дальше углубляемся в степь, тем ниже сопровождающие нас слева и справа горы, тем меньше леса на их склонах. Преодолев невысокий перевал, «газик» спускается в совершенно безлесную долину. Она похожа на дно огромного плоского блюда, окаймленного застывшей зыбью холмов.

Изредка навстречу попадается всадник, а то и группа всадников, нередко женщин, на крепких мохнатых лошадках. Чаще же в поле зрения – недвижно пасущиеся либо перегоняемые на новое место табун, отара овец, стадо коров. Иногда вдали виднеется крохотный аил: одна-две белые юрты с красными или синими прямоугольниками дверей, загон или навес для скота. На этой продутой всеми ветрами равнине он кажется еще более одиноким, чем самолет в ночном небе.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.