Все разошлись по своим делам, и Олег Константинович остался один, предоставленный самому себе.

У сельсовета остановилась черная «Волга», вслед за ней приехала пятитонка, из ее кузова стали прыгать ребята, передавая друг другу духовые музыкальные инструменты.

Из «Волги» устало вылез грузный человек, смуглый, с коротко подстриженными темными волосами, в ладном бежевом костюме, галстук был заколот брошкой, в которой на солнце блеснул камень, и такие же камни были в запонках, плотно сжимавших тугие манжеты белой рубашки. Скульптор догадался, что это секретарь райкома партии Забелов. Олег Константинович, привыкший наблюдать людей, отметил, что в облике секретаря есть что-то спортивное, сильное.

Олег Константинович подошел к «Волге», и Иван Алексеевич представил его секретарю райкома.

— Очень рад, — сказал Кондрат Васильевич. Рука у него была сильная, с короткими пальцами. Олег Константинович встретил колючий взгляд и вспомнил, что уже видел Забелова: он тоже был членом комиссии, которая утверждала макет памятника. Только тогда он был как-то по-другому одет, ничем не выделялся и, кажется, ничего не говорил. — Макет мне понравился.' Посмотрим, каков оригинал.

— Что же, товарищи, — сказал Иван Алексеевич, — зайдем ко мне и окончательно все определим.

В кабинете Шахова Кондрат Васильевич сел за председательский стол и спросил:

— Ну, кто тут у вас командует парадом? Докладывайте.

Кое-кто деликатно хохотнул, а директор школы Владимир Павлович, еще более красный от волнения и понимания ответственности момента, совсем мокрый, стал четко, по-военному докладывать, как должен проходить митинг. Секретарь райкома партии, взглянув на часы, сказал:

— Пора! Без двадцати четыре.

5

Пологий берег балки был запружен народом. Олег Константинович никак не предполагал, что соберется столько людей: тесно стояли по бокам могилы, на которой возвышался памятник, закутанный белым покрывалом. Сгрудились у трибуны, остро пахнущей свежим тесом. Мальчишки облепили березы, и деревья гнулись под их тяжестью. Над толпой плыл невнятный тихий гул голосов, чувствовалось ожидание. Медными трубами сверкал оркестр, и оркестранты, все больше молодые ребята, громко переговаривались. Рядом с оркестром стоял школьный хор — мальчики в белых рубашках и черных брюках и девочки в белых блузках и синих юбках, все с красными галстуками. Около хора суетилась молодая женщина в очках, преподаватель пения. Возле памятника, по бокам, стояли два пионера, мальчик и девочка. Девочкой была Зоя Воробьева. Она узнала Олега Константиновича, обрадовалась, во все глаза смотрела на него, улыбалась — ей очень хотелось, чтобы веселый-дяденька-скульптор посмотрел на нее. Но Зайченко был занят другим: он вглядывался в лица людей и стал постепенно замечать, что люди собрались разные, вернее, пришли сюда с разным настроением — на одних лицах беспокойство или безразличие, на других — суровая сосредоточенность, на третьих — тревога. Вроде бы что-то разделяло толпу.

Во главе с Кондратом Васильевичем стали подниматься на трибуну. Директор школы подошел к микрофону. «Только бы не сбиться...» — подумал он, чувствуя, как по спине ползет струйка пота. Он взглянул в сторону оркестра, и ему кивнул дирижер, парень с лохматой черной головой: все, мол, готово. Владимир Павлович щелкнул ногтем по микрофону, звук, во сто крат усиленный, прокатился над головами людей. Постепенно стало тихо.

— Товарищи! — сказал в тишине директор школы. — Разрешите митинг, посвященный открытию памятника на могиле нашего земляка, героя гражданской войны Ивана Николаевича Сапожкова, считать открытым!

Аплодисменты заглушил Гимн Советского Союза. Толпа замерла, взметнулись над головами детские руки в пионерском салюте.

Звучал гимн, и Владимир Павлович думал: «Достать шпаргалку или нет? А вдруг собьюсь?..»

За носок Зои Воробьевой залезла букашка, ползала там, и Зоя, морщась, думала: «У, противная», — но не шевельнулась.

Олег Константинович проследил взгляд Ивана Алексеевича — председатель сельсовета смотрел на Марию Николаевну Никитину. Скульптор Зайченко сразу же узнал ее: сестра Ивана Сапожкова была в новом темном платье, которое сидело на ней угловато, неладно, седая голова не покрыта, лицо, иссеченное морщинами, было напряженным, замкнутым. Рядом с ней стояли двое мужчин, по-городскому одетые. «Сыновья, — понял Зайченко. И возникла неожиданная мысль: — О чем думает Иван Алексеевич? Ведь ждет он чего-то».

Председатель сельсовета думал: «Как это не уговорили Марию на трибуну подняться? Мне нужно было. Легче бы тогда... — Теперь его взгляд побежал по лицам людей. — Не видно... Неужели не придет? Должен, должен прийти...»

Еще рядом с Марией Николаевной стоял старик, очень высокий, худой, заросший. Это был двоюродный брат Ивана Сапожкова Прокопий Тихонович Сапожков. Он приехал из Оренбурга специально на митинг, бросив артель и спешную работу. Слушая гимн, Прокопий Тихонович думал: «Теперь все. Раз брательнику такая честь, — не отстанут. Не покалымишь на стороне. В колхоз загонят топором за копейки махать».

Оркестр смолк, и опять заговорил Владимир Павлович:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.