Был октябрь восемьдесят четвертого. Вторые сутки мы торчали в ташкентском аэропорту, дожидаясь отправки к месту постоянной службы. Нам выпал Урал. В средней полосе и на Урале шли дожди вперемешку со снегом, а в Ташкенте пахло розами, горячим асфальтом. И еще дымом. На улицах жгли костры из опавших листьев.

Всю ночь — толкотня у окошечка военного коменданта, разговоры об отложенных рейсах, о билетах, о погоде. Кто-то ругается, запнувшись о мои новенькие сапоги: «Лейтенант, ты не дома, подвинься...» Поджимаю ноги и думаю, что бы ответить этому сержанту, — уж больно резко берет. Но вдруг слышу от него же: «Кабул...» Вглядываюсь в лицо сержанта: парень как парень, с виду ничего особенного.

Под утро засыпаю, но ненадолго. Чертовски сводит ноги. А рядом прапорщик, хоть бы что, спит. На бетонном полу стоит его «Шарп», мигает яркой лампочкой, а мальчишеский голос с магнитофонной кассеты поет про десантный полк: «Все дальше улетает самолет, оставив мертвых там, в Афганистане...»

Вокруг магнитофона сидели и стояли люди, слушали. Потом кто-то сказал:

— Поглядите, наши ребята улетают...

Вспомнил этот эпизод, когда собирался в командировку к бойцам отряда «Шурави», к тем, кого знаю уже почти год и о ком, кажется, могу рассказать.

Подумалось: в том строю на ташкентском летном поле мог быть и кто-то из этих ребят... Григорий, Валентин или Олег...

Они улетали в Афганистан, а мы смотрели им в спины. Мы оставались в Союзе, а значит, в тылу. Что ни говори, а здесь теперь тыл, пока там фронт.

Не знаю, что это была за досада. Или обида? Скорее всего, просто мальчишество. Что мы знали тогда об этой войне? Да и кто тогда говорил вслух — «война»?

Поколениям наших отцов и дедов выпадали общие испытания. Беда — так одна на всех. А наше поколение? Скажешь ли так о нем? Одни просто учатся, работают, служат в армии и возвращаются домой. Другие воюют. А, значит, домой из этих, других, возвращаются не все. Оттого и кажется, что в поколении моем несколько поколений. Есть отцы двадцати лет от роду, есть и двадцатилетние дети...

— Передайте ребятам вот это... — Она достала из сумки банку варенья. — Клубничное, вчера сварила. И еще передайте, чтобы береглись там. Дожди-то идут какие холодные!..

Я провожаю Ираиду Федоровну Журавлеву до работы, у дверей она быстро прощается:

— Опаздываю... Вернетесь, обязательно расскажите, как там Саша, Олег...

Мы познакомились прошлой осенью. Тогда в Вологде появился клуб «афганцев», и я вместе с ребятами пришел к Журавлевым. Из скупой военкоматовской справки мы узнали адрес родителей. Что там еще значилось?.. «Награжден орденом Красной Звезды (посмертно)». И еще мы знали имя. Его звали Геннадием.

Стояли перед дверью его квартиры, ничего, в сущности, о нем не зная. Не знали и того, что сам Гена никогда не входил в эту дверь. О новой квартире он узнал из писем родителей уже в Афганистане.

Мы не знали, что его дед погиб на фронте в Великую Отечественную, а его мать, тогда девочку, отправили в детдом. Не знали, что с тех пор, как пришла похоронка на сына, в этот дом ни разу не заходили ни школьники-тимуровцы, ни комсомольские работники, ни однополчане Гены.

Дверь открыла Ираида Федоровна. Провела нас в комнату, усадила, начала что-то рассказывать о работе, о младшем сыне-восьмикласснике, а сама ходила, видимо, не в состоянии успокоиться. Потом вдруг села, сжала руками виски.

— Где ж вы раньше-то были, мальчики? Три года уже прошло, три года Гены нет!..

«...Здравствуйте, Ираида Федоровна!

Тронуты Вашим подарком. Очень вкусное варенье. Сразу и распробовали с чаем.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.