— Уже третий час, — сказал Иван Алексеевич, — поедем ко мне, пообедаем, за столом и потолкуем.
Они обедали на застекленной террасе, очень просторной и прохладной, подавала им молчаливая женщина, уютная, чистенькая, с пухлыми руками.
— Так что же вам поведала Мария Николаевна? — спросил председатель сельсовета, смазывая кусок сала горчицей.
Олег Константинович рассказал о посещении дома Никитиной, об их коротком разговоре.
— Значит, ничего не рассказала, не захотела. — Иван Алексеевич откинулся на спинку стула. — Не захотела... Жаль.
— А что она могла бы рассказать?
— Многое. Но за нее я вам рассказать не могу. Не имею права. Слово дал. И, пожалуй, это вам просто ни к чему.
— Да, еще одно! — Олег Константинович вспомнил о старике у могилы, о его непонятных словах.
Тут же в дверь заглянула старая женщина, сказала:
— Бобров, не иначе. — И исчезла.
— Да, да... — Иван Алексеевич помолчал. — Значит, зашевелился... Григорий Фомич Бобров. Наш, старо-горский. Живет на иждивении сына. А сын — директор маслодельного завода, уважаемый человек. Вот какие дела. И опять выходит, что ничего я вам рассказать не могу о Григории Фомиче Боброве. Раз Мария промолчала. А что в могиле не Ваня Сапожков, кто-то другой, не верьте. Семь лет назад один за другим умерли два старика — они его хоронили.
— А вы Сапожкова знали? — спросил Олег Константинович.
— Конечно, знал! — встрепенулся Иван Алексеевич, и стало видно, как его обрадовало то обстоятельство, что разговор переменился. — Ваню многие старики помнят: с ним по улицам пацанами бегали. Мы же с Сапожковым одногодки. Он из бедняков, я из бедняков. Вместе ушли в Красную Армию, попали в Оренбург. Иван быстро выделился — он был рожден для революции, для действия. Убежден: вырос бы из него выдающийся военачальник. Сам товарищ Кобызев, чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной, подписывал приказ о его назначении командиром над целым отрядом. Вы только вдумайтесь: мальчишка семнадцати лет и уже командует отрядом в двести пятьдесят штыков! Когда Дутов захватил Оренбург, наши судьбы разошлись: я попал в кавалерию. Отступали к Актюбинску. Ох, времечко было! А отряд Ивана Сапожкова на одной из дорог прикрывал отступление. Все бы, наверно, обошлось, да дернуло его в Старогоры завернуть, мать и сестру повидать захотел. Отца еще в германскую на фронте убило. И нарвались на засаду — были тут к нему старые счеты... — Иван Алексеевич помолчал. — Кое у кого. Выследили, донесли... Все Старогоры казаками набиты, а их человек сто осталось. В балке своего командира отряд ждал, когда он ночью к дому пошел. Услышали перестрелку, побежали на выручку. Не знаю подробностей боя. Ушли наши почти все. А Ванюшку они взяли раненого, у них же в огороде. Допрашивали в избе на глазах матери и сестры. Двое суток. Потом расстреляли на краю балки. И приказ под угрозой смерти — не хоронить. Только схоронили односельчане. Ночью. Там же, на месте расстрела. Я все это узнал, когда с гражданской вернулся.
«Что он мне не хочет рассказать и почему?» — думал скульптор Зайченко.
Они говорили долго. Иван Алексеевич старался воскресить в памяти облик Ивана Сапожкова, получалось не очень: буденовка, стремительный шаг, мальчишеский голос, карие отчаянные глаза.
Уже поздно вечером, прощаясь с Олегом Константиновичем у «газика», который должен был отвезти скульптора на станцию, Иван Алексеевич сказал:
— Вот откроем ему памятник, и уйду на пенсию. Со спокойной совестью. Вы уж постарайтесь.
Олег Константинович уезжал из Старогор с чувством глубокого неудовлетворения. Он не мог разобраться в своих чувствах, поэтому на душе было скверно.
...Скульптор Зайченко сделал три макета, все в разных стилях. Один ему, пожалуй, даже нравился: из необтесанной глыбы вырастает суровый, аскетический профиль мальчишки в буденовке, голова упала на плечо, резкая мученическая складка у рта — мальчишка смертельно ранен, мальчишка умирает. Внизу будут выбиты слова — имя, отчество, фамилия и годы жизни.
Этот макет и выбрала комиссия. Приехали Владимир Павлович и Иван Алексеевич — им тоже понравился именно этот вариант. Председатель сельсовета даже сказал задумчиво: «Похоже...»
В 1-м номере читайте о русских традициях встречать Новый год, изменчивых, как изменчивы времена, о гениальной балерине Анне Павловой, о непростых отношениях Александра Сергеевича Пушкина с тогдашним министром просвещения Сергеем Уваровым, о жизни и творчестве художника Василия Сурикова, продолжение детектива Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.