Тем временем я повторил стихи.
— Спасибо, — сказал он и, будто извиняясь, объяснил: — Читать мне теперь нечем, а радио тут не положено, слишком большая палата.
Он помолчал. Молчал и я.
— Сестра! — повысил он голос. Длинная тетка отозвалась, будто эхо. — Где-то в тумбочке есть шоколад. Дайте ребятам!
Тетка присела и, обернувшись, протянула четыре большие шоколадные плитки.
— Не надо! — сказал я. Было неловко брать столько.
— Бери, бери, — снова растянул он губы. — Ешьте на здоровье! Да растите большими!
И все-таки слава коснулась меня в тот раз.
Настоящая, дорогая до сих пор.
Я подошел к отцу, присел на кровать. Раненые расходились неторопливо по своим палатам, и не все они знали меня.
— Что же это, твой сын? — воскликнул кто-то за моей спиной.
— Сын! — улыбнувшись, ответил отец.
— Ну, молодец! — Этот кто-то погладил меня по макушке, я полуобернулся, смущенно улыбаясь.
— Поздравляю, — кто-то еще сказал отцу.
— Спасибо! — с удовольствием отвечал он.
А трое моих приятелей во все глаза смотрели на меня. В их взглядах виделся укор, они завидовали самой
чистой завистью, какая бывает на свете. Они завидовали, что я могу обнять собственного отца.
Леха стал астрономом, — играет ли он на скрипочке? Нинка окончила педагогический, следы молчаливого гения с головой, похожей на утюг, как и его имя, таинственно потерялись в просторах бытия, моя мама давно на пенсии, у нее часто болят ноги, и я знаю, она едва идет по утрам из магазина, с кошелкой, в которой торчит батон и брякают бутылки с кефиром, отец совсем не похож на того человека, который лежал в госпитале, — его лицо похоже на кору пересохшего старого дерева, в глубоких старческих морщинах; дом, где был госпиталь, занимает кукольный театр и детская библиотека, палата без одной стены приобрела законченность, потому что это всего лишь фойе, и по лестнице бегают ребятишки, словом, все, все решительно переменилось, — а я вот помню, не могу позабыть наш концерт...
Как же все-таки забавно устроена жизнь! Первая ее половина беспамятна, и оттого, пожалуй, неспешна, тягуча; ты погоняешь ее всей душой; тебе не терпится стать взрослым, чтобы обрести свободу, быть хозяином самому себе, научиться чему-то непременно важному; будущая жизнь кажется бесконечным. временем, которое полно интереса и необыкновенности. Но вот ты начинаешь вспоминать, обретаешь память, и жизнь раскручивается, как пружина, мелькает, будто километровые столбы за окном торопливого поезда; из времени разнообразных величин детство видится благословенной порой постоянства и чистоты.
Да, тебе дарована память, но будто в отместку за это ты пробегаешь годы все быстрей, быстрей, и нельзя ничего переменить.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Корреспондент «Смены» Сергей Каленикин беседует с доктором философских наук, профессором Масхудом Джунусовым
Михаил Зощенко: «имел несчастье родиться сатириком...»
Игорь Кезля и Андрей Моргунов - к творчеству, со всей серьезностью