Ну, а для нас тихий ад спасательных работ кончился на восьмые сутки. «Карабаху» приказано было идти в другое место. Только отошли, как на траверзе Константиновской батареи у нас из-под днища вынырнул труп погибшего «новороссийца». Дали семафор на рейдовый пост. Пришла шлюпка, моряка забрали...

Для моих нервов это было, что называется, последней каплей. Встал под горлом комок — дышать не могу. Спустился в свою каюту. Там, в гальюне, меня вывернуло. А потом хлынули слезы. Умылся. Привел себя в порядок, а через восемь часов повторилось все снова.

Спустя год я ушел с флота.

«Их можно было спасти!»

И тех, кто боролся после взрыва за жизнь корабля, и тех, кто остался в корпусе после опрокидывания линкора. Так считает бывший офицер технического управления Черноморского флота инженер-капитан 2-го ранга Алексей Федорович Клейносов.

«...В начале 2-го часа ночи 29 октября 1955 года я был разбужен взрывом очень большой силы. Мне он показался необычным, как бы двойным, то есть следовавшим один за другим с весьма незначительным интервалом. Подумал, что это были выстрелы береговой батареи. Только утром, придя на службу, я узнал от своих товарищей о страшной трагедии...

Инженер-капитан 2-го ранга Д. И. Мамонов, которому посчастливилось уцелеть, рассказывал нам:

— Прибыв на линкор, мы получили от комфлота Пархоменко приказание спуститься в ПЭЖ. Вместе с врио командира БЧ-V инженером-капитаном 3-го ранга Матусевичем и командиром дивизиона живучести инженер-капитан-лейтенантом Городецким мы разрабатывали меры по спрямлению корабля, пытались избавиться от крена перекачкой мазута с одного борта на другой. Когда же крен был почти устранен, корабль вдруг резко качнулся на противоположный борт. Произошло это за счет влияния свободных поверхностей воды, распространившейся по верхним ярусам корабля. Вернуть корабль на ровный киль было уже невозможно. Крен неодолимо нарастал...

Иванов поднялся на верхнюю палубу вместе со мной и доложил комфлоту, что корабль находится в критическом состоянии, необходимо принять срочные меры по эвакуации личного состава. Этот доклад вызвал у Пархоменко яростный гнев. Он разразился в адрес начальника Техупра грубой бранью за то, что тот покинул ПЭЖ без его ведома, и приказал ему немедленно вернуться на место и продолжать работы по спрямлению корабля.

Пробираться среди множества людей по скособоченной палубе было нелегко. Крен быстро нарастал. Я понял, что корабль вот-вот перевернется. Отстав от Иванова, я вскарабкался на высокий борт. Едва успел перелезть через леера и спуститься к привальному брусу, как полетел в воду вместе со всеми...

Обо всем этом Мамонов рассказал позже. А тогда, в то черное утро, мы вместе с инженер-капитаном 1-го ранга А. С. Жадейко отправились на Графскую пристань. Оттуда нам хорошо было видно, как над водной гладью Северной бухты вздымалась темная громада подводной части перевернувшегося линкора.

Громадный груз весом более чем в 26 000 тонн предельно спрессовал воздух в приднищевой части корпуса. Под этим чудовищным стальным колпаком томились в ожидании спасения десятки молодых жизней. Обнадеживало то, что примерно часам к 10 утра погружение корабля фактически приостановилось. Его плавучесть стабилизировалась, и линкор в перевернутом состоянии как бы обрел свою новую ватерлинию. Огромный объем сжатого воздуха, скопившегося в его отсеках, позволял надеяться на выживание тех, кто остался в «воздушных мешках». И тут мы с ужасом увидели, что из кормовой оконечности судна полетели искры. Там резали днище.

Едва была прорезана обшивка корпуса, как из отверстия с нарастающей силой стал вырываться сжатый воздух. Под мощнейшим напором свистящий рев этой бушующей воздушной струи разносился по всей округе, заглушая стук моряков в корпус...

Кричать с берега «Что вы делаете?!» было бесполезно. Дыра вскоре была прорезана, и из нее выбралось человек семь моряков.

Спасать этих матросов, конечно, было нужно, но не в первую очередь! Ведь оказалось, что ради спасения этих семи человек были обречены на медленную и неминуемую гибель десятки других, отрезанных от этого выхода многими глухими переборками. Линкор снова начал погружаться, и довольно быстро...

Мы с Жадейко поспешили вернуться в Техупр флота. Здесь уже офицеры бурно обсуждали события. К нам заглянул наш куратор — Леонид Георгиевич Сучилин (было часов 12 дня). Мы наперебой стали высказывать ему свои соображения. Предлагали немедленно заварить отверстие и срочно создать воздушный подпор.

Предлагали мы и приварить к днищу шлюзовой тубус — один из отсеков списанной подводной лодки-«малютки». Этот тубус можно было бы приваривать поочередно в разных частях днища, где позволяли топливные цистерны, прорезать обшивку без опасения стравить «воздушную подушку» в атмосферу и выводить людей.

Выслушав нас, Леонид Георгиевич тяжело вздохнул: «Все это я уже предлагал в штабе флота. Но что там творится сейчас... Слушают только сами себя».

Однако часам к 14 из штаба флота позвонили в Техупр и приказали доставить из подплава тубус-шлюз, Для этой цели туда уже был направлен буксир с 10-тонным плавкраном. На меня возложили руководство операцией по срезке тубуса с берегового фундамента, погрузке его на плавкран и доставке на линкор. Примерно в 16.00 плавкран подошел к тонущему линкору. Огибая корму, мы слышали, как из прорезанного отверстия выходил воздух. Его вытесняла из чрева корабля подступавшая вода.

Только мы приготовились выгрузить свой снаряд, как со спасателя «Карабах» вызвали через мегафон старшину плавкрана. Последовала команда: «Отставить выгрузку. Плавкрану немедленно следовать в район кормы, застропить гребные винты и подъемником удерживать на плаву тонущее судно».

Абсурдность этой затеи нас просто ошеломила. Но выгрузку тубуса старшина плавкрана продолжать отказался. Приказ есть приказ. Что делать? Кричать на «Карабах» что-либо бесполезно: судно далеко. Да и приказ наверняка исходил свыше, с берега... Мы чуть не плакали: упускалось драгоценное время, корабль продолжал погружаться.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.