Город за двадцать лет измениться не мог — тот же камень и то же небо, те же улицы и закоулки, тот же дух, парящий выше ратуши с колокольней и минарета...

Я здесь учился, и мне, студенту, казалось: знаю каждый утес каньона, тончайший изгиб реки; найду любой дом, переулок, неописуемый тупичок, а что уж говорить о седых воинственных стенах — они хранились памятью, сердцем каждого, кто хоть раз побывал у их основания или читал «Старую крепость» Владимира Беляева.

Из-под руки богородицы, что венчает минарет, хорошо видны Старый город и Новый с перспективой невыразительного архитектурного пейзажа. Отсюда — зримее тревоги жемчужины Подолии, ее обнаженная боль.

Издревле три дороги, «три битих шляхи», как поется в украинских народных песнях, вели в славный град Каменец: Черный, Кучманский, Волосский.

А вот и четвертый, наисовременнейший: Путь, На Котором Старый Город Себя Потерял...

...И камень расскажет: бежала речка-невеличка, спешила к большой воде, самому Днестру. и приустав, покорно вошла в берега из камня и тишины, извернулась петлей, образовав полуостров, что соединил тоненькой дорожкой Турецкий мост с Подзамчем, Польскими фольварками. Жили здесь уличи, тиверцы, волыняне — племена Киевской Руси, гнездились селения охотников и хлебопашцев, научившихся торговать не только в своем Понизовье, но и далеко за горами и морями — отыскались ведь на окраинах Каменца серебряный денарий Марка Аврелия, медная византийская монета XII столетия, серебряные монеты византийских дожей Джено и Дандоло. На Птолемеевых картах — местность, где раскинулся ныне красивейший город Подолии, обозначена Клепидавой (иногда — Петридавой). что в переводе с латыни: скала и камень. Но Каменец-Подольский ли это? На приднестровской гряде были и другие известные города: Бакота, Ушица, Калюс. Верить ли Птолемею?

В своей исторической судьбе Каменец триедин — несколько столетий мирно и бурно уживались в нем общины, сохранившие по сей день каждая свой очаг: украинцы, армяне, поляки. Русская брама, Польские фольварки, Армянский бастион, Турецкий мост, Татарское урочище... В каждом из названий — время, люди, история...

В 1362 году великий князь литовский Ольгерд возле речки Синёхи наголову разбил ханов татарских — братьев Хачибея, Котлугуба и Димитрия, отдал Подолию в лан племянникам Кориатовичам. Будто один человек создавал легенды о Вильнюсе, Тракае и Каменце: увлекшись охотой, не заметил князь, как очутился на незнакомой горе, в непроходимом лесу, посреди вод обильных, и, красотой очарованный, приказал строить замок. Гедиминас — в Вильнюсе, Кястутис — в Тракае, Кориатовичи — в Каменце.

Возродилась, воспрянула духом Старая крепость! На древнерусских руинах выросли новые стены со сторожевыми башнями и бойницами — на случай круговой обороны. О здешний камень разбивались волны ордынских набегов. Цитадель поражала величием, отпугивала неприступностью, с каждым мигом победы становясь больше легендой, нежели крепостью. Рассказывают: в 1621 году турецкий султан, подступившись под Каменец, спросил: «Кто строил эту крепость?» «Бог, чудной природой», — ответствовали ему. «Так один Бог и может одолеть ее» — и велел трубить отступление.

И все же именно турки полвека спустя обосновались здесь. Возвели новые башни, опоясали их тюрбанами из красного кирпича, укрепили стены и старый деревянный на каменном основании мост (с тех пор — Турецкий).

Восемнадцать лет во главе Подольского пашалыка стоял Галиль-паша, военная косточка и хороший фортификатор, Каменец-Подольский при нем приобрел черты крепости, сохранившейся до сих пор. (Право же, не заслужил Галиль-паша того, чтобы на стенах его дворца выросла — уже в наше время, лет двадцать назад — удивительнейшая художественная безвкусица «короб Медведовского».)

А в 1699 году киевский воевода Мартин Контский в Подзамче принял от Кахримана-паши два громадных ключа — от крепости и города, где треть подворий имела жалкий вид запустения. Люди возвращались сюда с опаской, городу никогда уже не вернуть громкой купеческой славы на пути от Киева до Балкан. Зато прибавится славы, проклятой в народе: на площади перед ратушей казнили гайдамаков времен Колиивщины 1768 года, дважды клеймили каленым железом и «крестили» ударами плетью народного мстителя Устима Кармалкжа... Величественнейшая из башен крепости зовется ныне Кармалюковой — здесь трижды за Устимом смыкалась тяжелая кованая дверь, отсюда он — святой дух, не иначе! — вылетал в окрестные леса. Как это ему удавалось — уму непостижимо: из бойниц крепости к реке ведет единственно возможный путь — по многометровой отвесной стене. Загадка! Разгадать ее, может быть, мешает и то, что вот уже добрый десяток лет по воле администрации музея-заповедника «Старая крепость» неистовый Устим «содержится» на цепи, вмурованной в скальную твердь. Зрелище не из приятных: восковой муляж, то бишь Кармалюк на цепи...

Последующее столетие ниспослало Каменцу мир: все войны, от Отечественной 1812-го до русско-турецких конца XIX столетия, касались его лишь крылом. Крепость потеряла военное значение. Гарнизон здесь, правда, оставался долго, служили в нем и поэт Константин Батюшков, и будущий декабрист, а в Каменце — организатор тайного политического кружка «Железные перстни» — Владимир Раевский; служили, очаровывались красотой фортификаций, прелестной игрой природы, тяготились провинциальным однообразием.

«Вот шесть недель, что я здесь, — писал Батюшков, — а ни одного слова ни с одной женщиной не говорил. Вы можете судить, какое общество в Каменце: кроме советников с женами и детьми, кроме должностных лиц и стряпчих, двух или трех гарнизонных полковников, безмолвных офицеров... — ни души. Есть театр: посудите, каков он должен быть: когда идет дождь, то зрители вынимают зонтики: ветер свищет во всех углах и с прекрасными пьяными офицерами и скрипкою оркестра производит гармонию особого рода...»

В начале XIX столетия город имел типографию и книжную лавку.

В первый день 1833 года в Каменце открыли гимназию, ровно через тридцать три года, день в день, — публичную библиотеку.

...С резной чаши минарета, из-под сени мадонны, средневековый город угадывается с трудом — прошлись войны по нем, «почудодействовали» люди. И все же: ансамбли домов, осмысленная графика площадей и улиц, златоверхие соборы, стройная ратуша, криница армянского купца Нарзеса с соленой водой в каменном монолите; товар со всего мира на рыночной площади в столпотворении знаменитой каменецкой тандиты — толкучки.

Нет-нет и улыбнется, выглянет из-за плеча уже известных нам «коробов Медведовского» старинный дом, излучит совершенство тончайших архитектурных линий, кажется, лютней откликнется, заговорит... Но нет, безмолвствует, ему, дому, нужно пространство — площадь и люди. А сегодняшний его удел — затеряться в кустах угасающей рыночной площади, в неживых «шедеврах» Укоопторга, на сквозняках, гуляющих между кварталами, лишенными древних примет.

С минарета видно, как тесно на ста двадцати гектарах заповедного города обоим его хозяевам — ГИАЗу и ИМуЗу, то бишь Государственному историко-архитектурному заповеднику и Историческому музею-заповеднику. Казалось бы, само предназначение должно их роднить. Но не до родства тут...

«Проект зон охраны не отвечает современным требованиям: не увязан с генпланом города, не учитывает точек его восприятия» — вот просвещенное мнение Министерства культуры СССР, его градостроительной комиссии при методическом совете по охране памятников истории.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.