Автограф смерти

19 октября 1955 года в 01 час 30 минут 46 секунд самописцы Крымской сейсмостанции прочертили на ленте неровные всплески — зафиксировали сотрясение почвы в районе Севастополя. Дежурный по станции решил, что это обычный подземный толчок. Откуда ему было знать, что на ленте остался автограф смерти; что эта нервная зубчатка — последняя кардиограмма двухсот остановившихся сердец; что на внутреннем рейде Севастополя под килем флагманского корабля Черноморского флота линкора «Новороссийск» рванул неимоверной силы взрыв, насквозь пробивший восемь палуб?

Огненный смерч прорвался через многоэтажье кубриков — в каждом в три яруса спали в подвесных койках матросы, — выхлестнул из стального кратера, разворотил верхнюю палубу от борта до борта и взлетел на высоту фок-мачты. Часовой у гюйсштока (он стоял на самом кончике линкоровского носа) был подхвачен вихрем взрыва и выброшен далеко в море. По счастью, он остался жив.

Сквозь гигантскую пробоину в носу (потом подсчитают ее площадь и ахнут — 150 квадратных метров) в корпус линкора, бурля и клокоча, ринулась холодная осенняя вода, густая от ила и матросской крови.

На «Новороссийске» сыграли боевую тревогу... Матрос М. Полковников, электрик электротехнического дивизиона. Я разыскал его в Москве в Министерстве связи РСФСР, где он занимает ответственный пост. В его кабинете на стене под сувенирным штурвалом висел великолепный фотоснимок «Новороссийска».

— ...Я лег поздно. Моя койка висела во втором ярусе в своеобразном закутке. Наверное, этот закуток и спас меня от удара взрывной волны. Швырнуло меня за левый борт, и очнулся я лишь от холода подступившей к голове воды. Уши забиты илом, темень, ничего не вижу и не слышу... Спасибо нашему комдиву Матусевичу, учил нас ориентироваться внутри корабля в полной тьме. Нащупал я дверцы рундука, а одна из них была с приметиной — выпуклая. И сразу понял, где я. Пополз к трапу, ноги побиты, но не переломаны. Когда бросило меня на швеллер коечной стойки, то, видно, размозжило бедренные мышцы. V трапа глянул вверх и увидел звездное небо. Как же так — ложился спать на третьей палубе, а оказался на первой? Потом дошло: это пробоина.

Подняться по трапу не смог. Но, зная расположение смежных помещений, вспомнил, что один из люков шахты электростанции открывался в наш кубрик. Через него и выбрался по скоб-трапу наверх. Вот тут нервное напряжение чуток спало и ноги начисто отказали. Подбежали ко мне наши электрики. Они в фок-мачте ночевали, там была выгородка для зарядки аккумуляторов, ну, они, чтобы утром на физзарядку из кубрика не бегать, там и спали. Поэтому сразу же нашлась простыня, надрали ее на ленты и забинтовали ноги. Помогли добраться до 17-го кубрика, где была медсанчасть. Матрос-санитар сделал нормальную перевязку, вколол противошоковый укол, дал глотнуть спирту. Тут от всех этих процедур вернулся ко мне слух; я почувствовал, что могу стоять, а раз объявлена боевая тревога, то место мне на родном боевом посту в турбогенераторной 3-й электростанции в корме.

Трансляция не работала. Мы все так и сидели, пока перед самым опрокидыванием в наш отсек не заглянул старшина I статьи Миша Батяев. Он закричал нашему мичману:

— Эх, дед, войну провоевал, а понять не можешь, что в такой крен кувыркнемся к едрене-фене! Команда была «покинуть корабль».

Только мы выбрались наверх, как все и посыпалось. Прыгнул я на правый борт, что из моря выходил. По счастью, на винты не попал, угодил прямо в воду. А она холодная, ноги вконец отказали. Я до флота штангой занимался, руки сильные были, поплыл на одних руках. Ну и еще раз мне повезло: какой-то матрос (кто — не знаю) стал меня поддерживать на плаву. Устанут руки, он меня за трусы держит. Потом я плыву, он на спине отдыхает. Так до берега и добрались.

В госпитале отмыли от ила и мазута (ил даже внутрь часов «Победа» попал), выдали халат и кальсоны. Лег в палате. Тут нервы отошли, заныли побитые ноги, да так, что света белого не взвижу.

А раненых все привозили и привозили. Пришел врач и попросил:

— Товарищи, кто может самостоятельно передвигаться, просьба перейти на плавучий госпиталь.

Взял я костыли и побрел вслед за командой ходячих.

Никогда не забуду, как отнеслись, к нам севастопольцы: женщины, дети, рабочие приходили к нам

в палаты, несли яблоки, дыни, виноград. Пионеры притащили из магазина целый короб «Беломора».

Потом служил я на крейсере «Куйбышев», но недолго. Комиссовали по ревматизму...

«Карабах» спешит на помощь

Первым к гибнущему линкору подошло спасательное судно «Карабах»... Давно уже нет старого спасателя на море, но жив его славный командир — капитан 3-го ранга в отставке Константин Семенович Ковалюков. В числе первых прокладывал он огненные рейсы в сражающуюся Испанию, оборонял Севастополь, после войны поднимал корабли, спасал суда... И когда Ковалюков говорит: «Я тут по всему Черному морю знаю, кто, где и на какой глубине лежит», — ему можно верить.

Родословная у Ковалюкова такая: дед — парусный марсофлотец, отец — судовой механик, сам — паросиловик, сын — дизелист, капитан 2-го ранга, внук — пока еще курсант...

И вот я в Севастополе, в гостях у Константина Семеновича. На маленькой кухоньке за огромными чашками с кофе мы сидим втроем. Сын — Александр Константинович, офицер Главного технического управления ВМФ, — тоже участник нашей беседы, «Новороссийск» остался и в его мальчишеской тогда памяти.

— Надо ж такому случиться, — горестно вздыхает Ковалюков-старший, — аварийную ситуацию на «Новороссийске» мы проиграли на учениях за сутки до взрыва. Днем на траверзе Стрелецкой бухты «Карабах» подошел к линкору, на котором затопили одну из шахт и устроили имитацию пожара. Мы отрабатывали спасение большого корабля.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.