Я сел с краю. Вдруг какая-то беготня, суматоха прервала заседание. Меня зовут к телефону в кабинете секретаря, откуда удалились заседавшие. У телефона Каганович:

— Вас уже вызвали в райком? Поспешили. Прошу приехать ко мне сейчас же.

Еду в машине с секретарем парткома Академии Козловым и директором Коробовым. Ставший первым секретарем райкома Гутин поехал отдельно. Зодионченко уже в Кремле — заместитель председателя Совнаркома РСФСР.

У Кагановича произошел интересный диалог, часть которого стоит воспроизвести.

— Когда нам, секретарям ЦК, стало известно, что в Академии исключен из партии Мильчаков, товарищ Сталин предложил немедленно выяснить в чем дело. — Каганович повернулся к Гутину и Козлову. — Мильчакова отлично знает ЦК. Вам известно, что он был членом ЦКК ВКП(б), секретарем ЦК ВЛКСМ? Как же вы могли его исключить, не посоветовавшись с ЦК?

— Он сам признал, — пробормотал Гутин, — что его другом был арестованный и разоблаченный враг народа Корытный...

— Мильчаков встречался с Корытным, а Корытный был секретарем Московского комитета партии, — ехидно заметил Каганович. — Вот если я приглашу вас, Гутина, к себе в гости, вы пойдете или вместо принятия приглашения напишете заявление в НКВД?

Гутин смущенно молчал. Каганович продолжал разглагольствовать:

— Ведь нет же на Мильчакова никаких показаний Корытного и других. Если бы мы лишили Мильчакова своего доверия, то отдали бы его следователям НКВД, а там его быстро бы «прихлопнули»...

Поиздевавшись над Гутиным, Каганович отпустил его и представителей Академии. В кабинет вошли работники ЦК ВКП(б) Целищев и Ильин, только что назначенные вместе с Кагановичем в Наркомтяжпром: Каганович сообщил мне, что Сталин и он выдвигают меня на пост начальника Главзолото, и вздумал порисоваться знанием людей и памятью. Он дал Целищеву мою анкету, а сам по памяти отвечал на вопросы, рассказывая мою биографию.

Взбудораженный происшедшим «зигзагом» в моей судьбе, шел я снова пешком, вдоль набережной к Дому правительства у Каменного моста. А там, едва вошел во двор, снова увидел фигуру Маруси в окне квартиры. Ждет.

Когда я вошел, Маруся, обессилев, повисла у меня на руках. Вгляделся, понял: заболела. Уложил ее на диван. Принялся рассказывать, Маруся плакала.

А потом я повторял, припоминая детали, все снова. И мы наперебой говорили друг другу:

— Значит, в ЦК поняли: хватит репрессий!.. Наконец-то!

— Если продолжать исключать вот так, за здорово живешь, за простое знакомство с арестованным человеком, где же предел?

— Как это жутко звучит: на него нет показаний... А если бы были, выходит, пропал человек, сажай его?

— А знаешь, им, наверно, известно, что в НКВД бьют арестованных. Как же иначе понять слова: «Следователи быстро прихлопнут»... Значит, из НКВД нет возврата, там ничего не докажешь, «советская разведка не ошибается»?

...Звонок у двери. Открываю. Фельдъегерь с красным пакетом. Расписываюсь. Иду к Марусе, читаю решение Политбюро ЦК, подписанное Сталиным, о назначении меня начальником Главзолото Наркомтяжпрома СССР.

Мне предложили принять дела Главзолото безотлагательно.

— После ареста Серебровского там временно сидит Перышкин, он тоже будет арестован, — сказал Каганович.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.