Она встала и приподняла красный зонт, продолжая рассуждать:
— Подумайте над тем, что я сказала. И, если Эрик на вас не смотрит, посмотрите на него сами. Вы увидите, что он красив.
— Я не нахожу его красивым, – ответила я, поднимаясь.
Закрывая зонт, Паула засмеялась коротким и натянутым смешком.
– Ну вот, мы почти поссорились. Ладно, забудем это. Если у вас не будет лучшего способа провести сегодняшний вечер, приходите ко мне к девяти часам. Вот адрес. Я постараюсь быть менее резкой и более убедительной.
Она написала свой адрес на листке блокнота и протянула его мне, оглядев меня еще раз с благожелательным любопытством.
– На самом деле я довольна вашей реакцией. Впрочем, я не прошу броситься в объятия Эрика с сегодняшнего вечера. Присмотритесь внимательно. Он полон сокровищ и занимается тем, что прячет их от постороннего взгляда. Он полон любви. Это причиняет ему боль, вся любовь, которую он накопил вместе со своими страданиями... До вечера.
Вечером, сказав сидящим в гостиной, что вернусь через час или через десять лет, смотря по настроению, что, впрочем, никак не отразилось ни на одной физиономии, я вышла из дома с твердым намерением навестить Паулу.
Паула с кем-то обедала. Я чуть было не ушла, но она повела меня в столовую. За столом сидел парень, одетый в серое. Он встал и протянул мне руку. Паула придвинула третий стул, и я села.
– Одиль, – сказала Паула, – Эрика я вам не представляю. Вы ведь знакомы, не так ли? Сегодня утром я встретила Одиль на пляже. Она показалась мне весьма симпатичной. Думаю, Эрик, ты со мной согласишься.
В день нашего приезда в Винтерхауз меня поразило, как Эрик смотрел на прибывших людей. Он смотрел холодно и твердо, не наклоняя головы и не отводя в сторону глаза.
Теперь же его взгляд был совершенно иным. Он был ускользающим. В нем не было ни высокомерия, ни рассеянности. Эрик прятал глаза!
Он покончил с мороженым, встал из-за стола и сказал Пауле, что завтра ему предстоит играть в теннис с неким Анри, и поэтому он должен пораньше лечь спать.
Я спросила:
– А сколько вам лет?
В течение пяти секунд наши лица были друг напротив друга в полумраке прихожей. Квадратные челюсти и властные черты Эрика продолжали мне не нравиться, но во взгляде я угадывала перелом. Мне хотелось углубиться в пробитую брешь и угадать, о чем же он думает.
– Семнадцать лет.
Когда он произнес «семнадцать», судить о чем-либо было невозможно. Но на слове «лет» голос молодого человека понизился на целую октаву, секунды тяжело повисли в воздухе. Дверь открылась, и девушка – я видела ее на улице с Эриком – бросилась к Пауле, крича:
– Мама! Мама!
Я поняла, что это Эльза. Щеки ее были красны, волосы лежали в беспорядке.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
О тонкостях современной педагогики
Михаил Шемякин: зарисовки из жизни
О новом фильме Владимира Хотинеко