Утром, уходя на работу, я ковырнул ключом в почтовом ящике и с удивлением обнаружил в нем пачку свежих номеров нашего «Молодого коммунара»; тут же был листок, вырванный из блокнота. Знакомый почерк Леши Дрыгаса, корреспондента отдела пропаганды: «Старик! У тебя в ящике уникальные газеты. В третьем часу ночи номер остановили Черных и Чеботарев...», И. Черных и А. Чеботарев – это первый и второй секретари Тульского обкома комсомола.

На следующий день дежуривший по номеру ответственный секретарь Костя Кириллов стал безработным. С формулировками, которыми его наградило напоследок бюро обкома ВЛКСМ, не сунешься ни в одну газету: «Нарушение служебной дисциплины, попытка формирования негативного общественного мнения к секретариату ОК ВЛКСМ, политическая незрелость»... И. Черных пообещал в случае появления Кириллова в редакции выдворить его с милицией. На фоне этих событий судьба дежурного корреспондента Леши Дрыгаса кажется просто счастливой: бюро поручило редакции рассмотреть вопрос о его соответствии должности.

Наверное, это конец. Конец всей нервотрепке, которая целый год трясла тульскую газету «Молодой коммунар». И начало ледникового периода.

Я ушел из газеты за полтора месяца до этой истории. Парадокс: пришел в суровую застойную годину, а ушел в то светлое время, когда общество делает ставку на демократию, гласность, а значит, и на прессу. Ушел, потому что именно в это время стало особенно остро заметно, какая наша газета серенькая, плоская, робкая и глуповатая.

Можно ли оставаться глупеньким, если как никогда хочется думать? Но можно ли нормально думать, если провинциальных газетчиков по-прежнему регулярно лупят указкой по голове?

Провинциальный читатель кладет рядом центральную газету, в которой мудрый экономист камня на камне не оставляет от нынешней системы сельского хозяйства, и местную, где «с огромным энтузиазмом» и «засыплем в закрома!», и сравнивает. Возникает ощущение театральности происходящего. Читатель понимает, что гром – где-то далеко, за сценой. Бюрократические головы, на которые осветители мечут молнии, видятся ему нарисованными на заднике. А здесь, на сцене, в президиуме, в основном все те же хмурые бездействующие лица, все те же аплодисменты и единодушное одобрение. «Выходит, опять спектакль, – думает читатель, – опять все ограничилось сменой декораций и шумовым оформлением».

Вчера гласность зажимали узкими рамками, сколоченными из запретов. Сегодня усекают по региональному принципу: что дозволено ЮПИ (известное американское агентство – Ред.), не дозволено Мытищам.

Правда, в новейшей истории нашего «Молодого коммунара» была короткая, но дивная пора, когда газета начала понемногу сокращать ужасающий разрыв между нами и центром. Прошлым летом наш бывший редактор Б. Играев вернулся с совещания редакторов молодежных газет. Вернулся посвежевшим, бодрым от выпитого в Москве кофе, по-столичному демократичным, с московским афоризмом на устах: «Ребята, смелость подешевела – ум подорожал!»

Редакция поверила в возможность задышать полной грудью. Конечно, мы не могли перешагнуть через рубеж смелости, который в столице уже пройден; мы только примерялись копнуть поглубже, намечали кандидатуры для брифингов, генеральные темы. А пока брали то, что лежало на поверхности и давно просилось в руки. Но и этого хватило, чтобы газета ожила, чтобы редакция заработала как никогда дружно и сплоченно. По счастливому случаю та краткая вспышка совпала с подписной кампанией. Впервые за долгие годы подписка пошла в гору, тираж увеличился на 12 тысяч, дотянувшись до восьмидесятитысячной отметки...

Куда подевалась былая сплоченность сегодня? В редакции два лагеря. Но речь не о банальной междоусобице. Она лишь следствие. А есть и причина.

Вначале было слово. Вернее, много слов – на пленуме Тульского обкома КПСС, посвященном вопросу партийного руководства средствами массовой информации. Вот отрывок из статьи первого секретаря ОК КПСС Ю. И. Литвинцева «Почему мы собрали пленум», опубликованной в журнале «Журналист» (№3 за 1987 год). Речь в ней шла об итогах пленума и выработанной на нем платформе.

«Перед нами встал вопрос: как привести в активное действие всю широкую систему местных средств массовой информации? – пишет Ю. И. Литвинцев. – С чего начать? Ответ был однозначным – с перестройки совершенствования партийного руководства прессой».

Ну, руководством-то нас не удивишь – на ковры обкомовские тасканы, ярлыками «очернителей» клеймены, однако любопытно, в чем будет заключаться «перестройка совершенствования». На нее-то и надежда вся. Читаем: «Пресса прежде всего – проводник линии партийного комитета, организатор выполнения его решений. И центральный вопрос здесь – достижение между ними е д и н о м ы с л и я (разрядка моя. – О. Д.) и согласованных действий. Если станет твердым правилом участие партийных комитетов в определении содержания газет, передач радио и телевидения, то, вне всякого сомнения, «сектор обзора» у журналистов станет гораздо шире, появится системность, которой сегодня явно недостает».

Вот он, теоретический посыл! Оказывается, нам надо добиться единомыслия, оно-то и «приведет в активное действие» прессу. Идея интересная... Но не взялись ли у нас в Туле изобретать трехлинейную винтовку? Эх, живем на дармовщинку – все за нас золотой XIX век придумал. И сей «центральный вопрос» сто тридцать лет назад уже разработан незабвенным Козьмою Прутковым в его «Проекте: о введении единомыслия в России». «Единственным материалом может быть мнение начальства. Иначе нет ручательства, что мнение безошибочно». Тысячу раз прав Козьма Прутков: иными путями единомыслия не достигнешь.

Однако не странно ли, что в то время, когда с самых высоких трибун говорится о плюрализме, областной комитет партии берет курс на единомыслие? Недоразумение? Отнюдь! Это естественная защитная реакция провинциальных воспитанников административно-командной системы на те перемены, которые надвигаются на их суверенные доселе пределы. Именно сейчас для них жизненно важно не допустить на страницы газет мнения, отличные от их, «безошибочного».

Собственно, различия в мнениях существовали всегда, только раньше свои недозволенные речи мы произносили у себя на кухне. Так что плюрализм-то был, но не досаждал. Сегодня с шепота срываются на крик, но хоть ты лопни от горловой натуги, а плюрализм мнений, лишенный публичной трибуны, ничем не отличается от кухонных бесед. А уж не допустить на страницы газет серьезной полемики, оставить ее на уровне кухонного междусобойчика – для местных запретителей дело техники. В противном случае что же это будет? Потрясение основ! Сор из избы. Придется полемизировать публично, а не в кабинете, где вся полемика сводится к простой формуле: я начальник – ты дурак. Эдак разве спокойно поруководишь? Ночи придется не спать, ходить дозором по типографиям, бросаться на печатные машины, как на вражеский дот. И ведь бросаются! Судя по сообщениям центральной прессы, во многих уголках нашего необъятного Отечества бросаются. Вот и у нас... К мнению и контролю снизу не привыкли.

Вот потому-то вначале было слово – единомыслие.

Уточним один момент в исходных данных. Все-таки первый секретарь ОК КПСС ведет речь о позиции партийных комитетов. А непосредственный «хозяин» молодежной газеты – обком комсомола. Есть у него своя позиция? Разумеется. И она тоже «безошибочная». Ведь комсомольские кадровые вопросы утрясаются в обкоме партии, оба обкома работают под одной крышей, нервы, расшатанные газетчиками, лечат в одной поликлинике и так далее. Так что тут-то вопрос о единомыслии покоится на надежной экономической базе.

Первым омрачил безоблачный период воодушевления и сплоченности, кажется, я. Небольшим материалом под названием «Длинное, зеленое, пахнет колбасой». Если вы живете в провинции, знаете, что это такое. Если в Москве, сходите как-нибудь на вокзал к вечерней электричке или поезду, отправляющимся например, в Тулу или Рязань. Вы увидите толпы людей, груженных рюкзаками и раздутыми авоськами. Это мы – провинция, по-столичному – мешочники.

Об этом и был материал – о «продуктовой» электричке, о крайней скудости тульских прилавков. И еще было в нем предложение к читателям обсудить возможность введения талонов на мясные продукты. Повалила почта – около полутора сотен писем, а если считать подписи под ними, – около полутора тысяч голосов. Почти не было писем злых, раздраженных, желчных; люди писали умно, спокойно, с пониманием сложной продовольственной ситуации, с достоинством. И с благодарностью газете – наконец-то нарушено молчание вокруг этого вопроса, не просто больного – нарывающего.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.