А на рассвете туда пришел советский батальон. Обнаружив сожженный мост, солдаты принялись сбрасывать на место пожарища возы, сани, лодки, веялки – все, что попадалось под руку. В этот момент появились мы, подкинули для мостков с десяток саней, на которых привезли пленных. Капитан Кладов, еще совсем юноша – лет, может, чуть побольше двадцати, – за завтраком, устроенным общими усилиями, не сводил глаз с Насти Стеблинской...

Пленных погнали в Борщаговку, а мы с Кладовым двинулись к Рогачину. Кладов сказал, что, по сообщениям командования, в Рогачине засел свежий немецкий полк. Когда мы проезжали мимо танков в овраге, Кладов высунулся из «виллиса» и поприветствовал Савватея, натянувшего башлык и совсем потерявшего боевой вид. Наш старшина по возрасту уже не подлежал мобилизации, и теперь ему предстояло возвратиться в свою Довгалевку и снова занять там пост «вечного председателя». Вот так и исчезнет Савватей, которого создала война. И имя-то у него другое – Петре Оникиевич Довгалюк, а почему называли Савватеем, так мы и не узнали.

Штаб дивизии расположился в збаражевской школе, в нескольких километрах от Рогачина, на той стороне Роси. После освобождения Рогачина отряд должен был явиться туда – нас уже ждал представитель партизанского штаба. Мы остановились у ворот школы. Тропинка вела в сад, и мы заполнили почти всю ее, от ворот до школьного здания. Маленький Савватей шел впереди с гордо поднятой головой: в Рогачине сам комдив признал его талант. Держал в руке неизменную трубочку. Внезапно остановился, как всегда, резко и неожиданно. За ним остановились все.

В саду под белыми от инея деревьями толпилось человек двести – триста пленных под охраной. Среди них выделялся высокий человек на костыле, в шлеме танкиста.

– Он? – спросил у Насти Савватей. Настя пронзила Прайса острым взглядом:

– Он.

Генерал отвернулся, и тут из толпы вынырнул Франц, узнал то ли меня, то ли Савватея, закричал почти радостно, по-детски:

– Камрад! Камрад!

Савватей двинулся дальше. Кто знает, как могут истолковать это знакомство солдаты из охраны. Франца поразило наше безразличие, он, по-видимому, решил, что мы не узнали его, поспешно вынул из кармана гармонику, провел по ней губами, заиграл «Волгу». И тут старый Прайс не выдержал и ударил мальчика по лицу. Гармоника упала на снег. Толпа пленных замерла. Тогда какой-то солдат поднял гармонику, подал насупившемуся мальчику, но тот, вместо того чтобы поднести ее к губам, швырнул под ноги отцу. Прайс с каким-то диким озлоблением стал колотить по ней железным наконечником костыля.

Когда мы вышли из штаба дивизии, пленных в саду уже не было, осталось только вытоптанное место на снегу, да новая тропинка, проложенная ими, вела к воротам. На месте их стоянки валялись обрывки газет, бутылки, коробки из-под консервов, драные портянки, и среди всего этого хлама – гармоника Франца. Савватей остановился. На снегу валялась фуражка, а чуть поодаль – маленькие сапожки...

Мы подошли поближе. Убитый лежал ничком, запорошенный снегом, вернее, инеем, насыпавшимся на него с деревьев. Гнатовский нагнулся, перевернул безжизненное тело, потянул за рукав. Это был маленький Франц, наш пленник, сын Харро фон Прайса. Мы сняли шапки с красными нашивками, постояли молча.

– Что там такое? – спросил дежурный с крыльца.

– Убили своего...

– Похороним... – сказал дежурный, набивая махоркой «козью ножку». Второй дежурный вывел Прайса из школы и повел к машине, поджидавшей у ворот. Отец Франца подскакивал на костыле и даже не повернул головы в сторону мертвого сына.

Вахтенный у ворот пропустил пленного с конвоем и погладил нашего мохнатого жеребенка, который уже прибился к штабу.

Заиндевелый школьный сад стоял в тихой задумчивости, не хватало в нем веселого детского гомона, и казалось, что вот-вот он хлынет сюда, взломав сдерживающую его препону. Был первый день сорок четвертого. Денек мы отдохнем, и снова в тыл врага. Наши руки должны растить победу.

Перевела с украинского Елена Мовчан.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.