– Где мой сын? Франц. Там, Борщаговка, сдался плен...

– А ты кто? Кто ты?..

– Я отец...

– Сволота ты! Палач!

– Что?!

– Танками на детей... Зараза!

Харро фон Прайс вытащил пистолет, однако, поколебавшись мгновение, сказал примирительно:

– Отдавайт Франц, и я отпущу тебя. Карашо? Макогоненко молчал, голова его упала на грудь.

Зная, что значит сейчас для Прайса его жизнь, солдаты положили Васю на снег лицом вверх, по-видимому, надеялись, что он еще придет в себя. Прайс приказал обыскать убитого, но солдаты не нашли у него в карманах ничего, кроме трубки и белой бороды.

«Татары», спешившись в овраге, оставили на санях нескольких человек и побежали через огороды к главной улице, откуда доносился гул моторов. Савватей приказал им отрезать пехоту от танков, а он со своим отрядом атакует чудовищ из засады. Гранат было в обрез, и Ваня Швайка раздал бутылки с горючей смесью – каждому по бутылке. Это оружие Швайка изготовлял сам, знал его еще с сорок первого, и хотя мы редко прибегали к легендарным в партизанской войне бутылкам, Швайка не забывал о них, в этом тоже состояла его обязанность старшего подрывника отряда. Сейчас Швайка раздавал свои бутылки как невероятную ценность. Савватей тоже положил одну в карман – в основном для примера.

– Главное – обезвредить пехоту, а эти уроды для нас ничто. Они страшны только в открытом поле, – подбадривал всадников Савватей.

Мы засели на околице, за заборами. Савватей с всадниками притаился в вишневом садочке – оттуда будет удобнее всего напасть на танки. С ним были Гнатовский, Йонеш и еще человек пятнадцать на конях. Настя Стеблинская с карабином тоже пошла в засаду, залегла неподалеку от нас, возле ворот, за которыми был установлен миномет. Переговаривались жестами, хоть немцы и не могли нас услышать: рокотали моторы. Франца оставили на санях, препоручив ему коней. Я приказал Насте приглядывать за ним, чтоб не сбежал.

«Татары» пошли врукопашную, орудуя ножами и прикладами. Около машин начался гвалт, слышались предсмертные крики заколотых, беспорядочная стрельба. В танках все еще не могли понять, что случилось с пехотой. Последние машины повернули было назад, на борщаговскую дорогу, но тут мы ударили по ним из засады. В машины полетели бутылки, предназначенные для танков. Вспыхнула одна, другая. Немцы бросились прочь от охваченных огнем машин, ринулись к танкам, которые уже лязгали гусеницами, разворачиваясь на площади. Швайке удалось поджечь первый танк. Огненный столб взвился над площадью и полетел к озеру, потом заметался во все стороны – в танке взрывались снаряды.

– Пошли! – Савватей повел свою конную группу.

Подобрав пехоту с разбитых машин, танки один за другим двинулись к плотине. Савватей шел за ними по пятам. Солдаты на танках, облепив их, как мошкара, вели по всадникам беспорядочный огонь из автоматов. Внезапно, словно по команде, они затихли, сбросили на насыпь несколько убитых, и танки начали карабкаться на гору, возвышавшуюся над селом.

– Назад! – приказал Савватей передним, что были уже в конце плотины. – Они заманивают нас в поле. Танки остановились на горе, повернули пушки на село, прощупали прожекторами озеро, несколько раз скользнули лучом по Савватею. Возможно, генерал Прайс и узнал всадника, которого не мог не заметить еще там, в Борщаговке. Прайсу сейчас ничего не стоило послать снаряд-другой в Савва-тея, он мог бы разрушить и самую плотину, но, верно, берег ее для себя. Савватей уверенно, спокойно стоял по эту сторону плотины, и я не сразу понял, почему он позволяет себе бросать вызов Прайсу. Потом сообразил: у нас был сын Прайса.

Настя стоит над убитым Татарином, которого положили на скамью в ближайшей хате. В головах шапка, одна рука на груди, другая свисает вниз. Когда я останавливаюсь в дверях, Настя словно приходит в себя от оцепенения. Стоим рядом, я снимаю шапку... Вспоминаю свою первую встречу с «татарами» здесь, в Маминцах. За завтраком собралось много народу. Из остатков отдельного татарского полка они образовали тут свою окруженческую колонию. Полк был кавалерийский, сражался на Роси в сорок первом, и это было все, что от него осталось. В хате пахло соленьями, а в бутыль по колоску сбегала огненная струйка: самогонка вспыхивала на огне, вслед за тем вспыхивала беседа на татарском языке, и иногда кто-нибудь, вспомнив прошлое, называл Мишку «товарищем сержантом». По этому обращению я понял, что все остальные были рядовыми. Когда поминали командира, комиссара полка и всех, кого называл Мишка, «татары» вставали и молча выпивали. С тех пор он стал старшим над ними. И над Маминцами. А вот Рудое Село ему «завоевать» не удалось. Рудое подчинялось Савватею. Там завоевал он только Настю Стеблинскую.

Из хаты выходим вместе. И мне странно, что у Насти на глазах – ни слезинки. Может, это я своим появлением помешал ей выплакаться.

Танки на горе погасили огни, выключили моторы. Теперь они едва угадывались в белых клубах тумана. Пожар в селе высветил их – они стояли, как живые косматые чудища. Жерла их пушек были направлены на село, на нас. Вдруг в одном из них открылся люк, и из него выросла фигура в шлеме, что-то прокричала по-немецки в мегафон.

– Что он там шипит? – спросил Савватей у Йонеша.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.