«Хранительница меридиана». Повесть и рассказы. Молодая гвардия. 1965.

«Хождение встречь солнцу». Историческая повесть Молодая гвардия. 1967.

«Дюжина». Повести и рассказы, Молодая гвардия. 1969.

«Мальчик с Веселого». Повести и рассказы. Детская литература. 1971.

«Сполошный колокол». Исторический роман. Детская литература. 1972.

«Дорогое солнце». Рассказы. Советская Россия. 1972

«Клад атамана». Историческая повесть. Молодая гвардия. 1973.

«Свадьбы». Исторический роман. Молодая гвардия. 1977.

«Шахир». Историческая повесть. Детская литература 1980.

«Кипрей-Полыхань». Рассказы, повести, миниатюры. Молодая гвардия. 1980.

«Голубые луга». Повесть. Издательство «Таврия». 1981.

«Сказка о Пичвучине и мальчике Онно». Сказка. Детская литература. 1981.

Казалось бы, просто: побеседовать с писателем, поставить перед ним точные – и неожиданные – вопросы. И ударит ключ вдохновения, успевай лишь записывать. И предстанет перед читателем человек таким, каким ты сам его знаешь вот уже шестнадцать лет, знаешь и любишь. Ан нет... Столько уже перебеседовано, даже и «при ясной луне», а все живет для тебя загадка в человеке, и который раз удивляешься: какой еще неожиданной гранью обернется причудливый этот характер, при всем своем своеобразии, однако же, на редкость стойкий в главном, сокровенном, что касается мироощущения, мировосприятия и права художника творить по-своему...

Больше всего, наверное, Владислав Бахревский любит фантазировать, свободно парить мыслью во времени и пространстве. Однажды, когда мы глубокой ночью в старом орехово-зуевском «гнезде» Бахревских, перебирая все раскрытые наукой и далеко еще не раскрытые, лишь предполагаемые или угадываемые возможности человека, перекидывали мостки от космоса к йоге (а шли к этой теме, помнится, через прозрения Рериха-старшего, Николая Константиновича), Владислав не удержался, воскликнул:

– Вот так бы это все записать! Вольный разговор, еще не скованный всяческой формой, условностями. Возьмешься за перо – все станет, может, и грамотнее, да мертвее. Свободы такой не будет, полета. Много раз возвращался я к этой мысли. И внутренне спорил: ишь, как легко жилось бы писателям, ходи себе с магнитофоном да записывай. Хотя... Для того, чтоб вольно растекаться мыслью по земному и космическому «древу», сколько же надо знать, прочитать и перечитать, увидеть и услышать, а главное – перечувствовать! К подобной импровизации, может, всю жизнь идти надо. А с другой стороны, покоряла убежденность Владислава: надо не бояться верить своей интуиции. И верить в чудеса не только в детстве. Есть они, чудеса! Есть, не зря же столько сложено о них легенд и сказаний. Если это и всего лишь отражение живущих в народе мечтаний, то и они не на пустом же месте родились. Попробуйте проникнуть в глубь сказки – в ней же концентрация духовности высшей пробы. Духовности не в смысле веры в нечто потустороннее, а как сгустка лучших нравственных порывов... И какое же у хорошей сказки легкое дыхание, какая свобода обращения с временем и пространством! И какой притом изумительный реализм в деталях, узнаваемость в житейски достоверных подробностях, какое знание природы...

Бахревскому повезло с фамилией. Ему не пришлось придумывать звучный псевдоним. А если бы пришлось, разве придумалось бы что-либо лучшее? Бахарь – старое русское слово, как раз и означающее сказитель. А Может, родовой фамилией и стало прозвище, данное соплеменниками какому-то далекому предку Владислава, такому же мечтателю и говоруну?

Словами Владислав Бахревский может играть, словно цветными камешками, легко, непринужденно, незаметно, но глядишь – и сложился узор неповторимой мозаики, да какой крепкий» Образы рождаются будто сами собой и кажутся единственно возможными в той или иной обстановке, о которой рассказывается. Вот пример из самых ранних, еще для «Пионера» двадцать лет назад написанных рассказов. Двое мальчишек, узнав, что браконьер собирается в отсутствие их отца-лесника вырубить карельскую березу, ночью на моторке спешат предотвратить преступление. «Миня сидел на скамейке у самого борта и, склонив голову набок, смотрел, как из-под лодки бегут тонкие морщинистые струи. С воды соскальзывал туман, напряженными полосами тянулся вверх, и казалось, что это мчатся всадники, и кони у них поднялись на дыбы, и невесть куда сделают они свой безумный скачок». Несколько слов, а как передано чувство тревоги, надвигающейся опасности. А вот ощущение придавленности, безвыходности положения ликинских рабочих накануне их исторического похода в 1917 году за братской помощью в Орехово-Зуево («Голодный поход»): «Зябко было. На лужах, черных от холода, дрожала мелкая рябь. Тучи, как напуганная стая серых гусей, косо мчались из-за леса будто бы ввысь, а выси не было. Небо, зацепившись, крутилось вокруг фабричной трубы».

Пожалуй, ослепительнее всего вспыхивают, искрятся у него образы в «разбойной» повести о Кудеяре – «Клад атамана». Судите сами: «Крещенский мороз, хрупкий, как груздь, крепенький, в середине ночи выкатил из-под луны на белых саночках, на лошадках белых и мохнатых. Прокатил с поскрипом через деревню Можары. Разбежался на черном льду Пары-речки, разъехался, вожжонки не удержал и с разгону влетел в лес. Оглоблей в сосну, да так, .что лес крякнул, а возок с лошадьми и седоком рассыпались серебряной пылью». А как озорно и весело написаны в повести... лешие. Вот Ванюшка, сын главного лешака Федора Атамановича: «Маленький, лохматенький, а лицом пригожий. Глаза чернее ночи, губки толстенькие, нос прямой. Как жердочка. По лицу пушок золотистый». Да, «лицо у Ванюшки только еще обрастало пушком, не то что у взрослых лешаков: тем не страшен ни ветер, ни стыд Заросли». Вот Анюта, невестка Кудеяра, видит: «В красном углу Радуга сидит. Расшивает шелками платье. В кокошнике росинки непросыхающие. Глаза большие, неспокойные. Будто бы в них реки ласково льются». И ведь не сказка все это, вполне реалистическая историческая проза. Даже появление в повести лешаков объясняется в конце концов сугубо реалистически: пока верят в них люди, живут лешаки, да еще как справно. Но только пахнёт безверием – прахом пойдут их избы. И надо им с места сниматься, искать новых дурней, которые в них искренне поверят...

Есть в этой игре, в ее водоворотах и завихрениях одна ведущая, самая приметная и сильная струя – большинство его героев, во всяком случае, положительных, воспринимают природу как одно огромное живое существо, где все слито, взаимосвязано какой-то еще не разгаданной общей тайной. Маленький герой первой же повести Бахревского, «Мальчик с Веселого», допытывается у лягушонка: «Скажи мне, нас никто не слышит, откуда берется вода в ключе?» Через много лет, в повести «Голубые луга», писатель еще раз обернется к заповедным краям своего детства, где Федя, в котором легко угадывается сам автор, все искал таинственный знак, открывший бы ему тропинку в Ту Страну, чудесную, сказочную, которая есть рядом с нами, а может, и внутри нас... Вот Федя приник к земле и, глядя в небо, задумался: «Не может же быть так, чтоб небо – только воздух, а земля – только песок, глина, камни.

Нет, так- быть не могло. Федя любил живое небо, живую землю, живые цветы и живые деревья. Дрожащими руками он учуял вдруг ответное подрагивание.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.