Великий Брыкин

— Сготовит? Испортит твоя дура, а не наготовит. Разве бабы кухню понимать могут? Дать тебе сейчас мяса самого лучшего, филейную вырезку, всего прочего, сколько надо... Шваркнешь масло на сковородку, брякнешь мясо и будешь думать, что жаришь. А подашь подметку либо мочалку. А мастер раскалит сковородку, кусок обсушит салфеткой, положит его на раскаленную сковороду, даст ему схватиться, сверху раскаленной саламандрой— это лопаточка такая — припечет и потом дожарит с маслом. Бифштекс с кровью — самое простое из жарких, а солидные гости всегда спрашивали его! С ним может сравниться только наша отечественная говядина по-гусарски! Готовится она таким манером…

— Брыкин!— уже не сдерживаясь, крикнул Семенов.— Это вы повар? Как к этой вот рыбе подступиться, не знаете. Анну Васильевну поучаете, а, по правде сказать, на этой кухне уже давно не вы повар, а она!

— А я у тебя кто? Котломойка?— спросил Брыкин и от напряжения тяжело задышал.

Семенов ничего не ответил. Стало тихо. 'Было только слышно, как в котле булькает вода. Нюра боком-боком подошла к котлу.

— Кажись, вынимать пора,— осторожно смазала она и начала доставать черпаком серые куски мяса, от которых шел пресный пар. Глядя на жилистые куски, Семенов сказал со злостью:

— Говядина по-гусарски! Как только не стыдно!

И вот они стоят трое около одного стола. Семенов и Нюра срезают с костей жесткое мясо, режут его на тоненькие ломтики, высчитывают, выкраивают, чтобы завтра в каждую порцию топал ломтик. А Брьжин держит в руках сверкающий узкий нож из своей собственной поварской «тройки». Он взял его, чтобы показать, каким манером готовили жаркое по-гусарски, но его не стали слушать, и теперь Брыкин держит нож так, будто никогда прежде не держал...

Брыкин наконец положил нож, подошел к Семенову, тесня его животом в угол, и хрипло сказал:

— Значит, я не повар? Семенов ответил спокойно:

— Вы, Иван Никандрыч, повар. А вот какой — это нам не известно. Покуда вы для нас вроде второго фронта: надеяться — надеемся, а видеть — не видим.

— Значит, я доказывать должен, какой я есть повар? Тебе? Как е пеоне поется — тридцать лет и три года у плиты. Дипломы? Имею. Часы именные? Имею. Выставки? Участвовал. В газетах обо мне писали. В учебник поварской и то вошел. А тебе я должен доказывать, какой я есть повар! Но я докажу.

Брыкин принес из кладовой брусок, ваял из своей «тройки» два ножа — средний и маленький — и, сжав губы на небритом, теперь уже не сером, а почерневшем лице, начал водить ножами по бруску, попеременно откладывая то один, то другой в сторону, смачивая брусок, водой и проверяя лезвия на кончике пальца. Маленький нож он еще долго правил на ремне, потом вытер ножи, положил их на стол: «Не трогать!» — и неожиданно, как все, что делал в эту ночь, ушел из кухни.

— Не заболел ли?— изумилась Нюра.— Ушел. Все как есть бросил.

— Видно, допек я его сегодня,— сказал Семенов.

А вот и Брыкин! вошел в кухню и втащил большой кусок грязного льда из погреба.

— Это зачем?— спросил Семенов.

— Кипяток чтоб был! — приказал Брыкин Нюре.

— Сейчас?

— Ты еще, барышня, покуда не солдат, а повариха. На кухне над тобой один командир— Чтоб сейчас же был мне кипяток!

Он положил лед на колоду, отошел на шаг и поглядел на него, потом взял тяжелый нож-рубак. Несколько сильных ударов — и грязная глыба превратилась в прозрачный голубой куб.