Пушкин и Жуковский — ближайшие друзья, на «ты»: истина столь привычная, что мы уже не замечаем в этих отношениях ничего необыкновенного. Меж тем судьба очень старалась их развести.

Детство и ранняя юность двух поэтов не имеют почти ничего сходного: Пушкин, 1799 года рождения, — отпрыск хотя и небогатого, но знатного московского рода: Жуковский же, родившийся в 1783-м, на 16 лет раньше, собственно говоря, даже и не Жуковский: тульский помещик Афанасий Бунин попросил местного солдатика привести «хорошенькую басурманочку». Тот выполнил просьбу бывшего барина: доставил в бунинский гарем юную турчанку Сальху, которая 29 января 1783 года родила сына Василия. Можно сказать, что тогда и после мальчик приобретет нескольких известных родственников — знаменитую в свое время поэтессу Анну Бунину, а также Ивана Алексеевича Бунина (законного сына еще одного из представителей той же фамилии).

Однако Буниным Жуковский не станет. По воле отца его под любой фамилией легко могли бы зачислить в крестьяне или мещане; тогда путь к высокому образованию, литературе был бы очень затруднен, практически закрыт, и, наверное, стало бы в России поэтом меньше...

Однако Бунин пригласил бедного дворянина Андрея Жуковского, который пользовался щедротами богатого соседа, и тот записал новорожденного своим сыном. «Василий Афанасьевич Бунин» сделался дворянином Василием Андреевичем Жуковским. От малограмотной, безответной матери никогда не отказывался, любил, помогал. В тот год, когда родился Пушкин, Жуковский благодаря хлопотам отца находится в одном из лучших дворянских заведений, Благородном пансионе при Московском университете, и вскоре заводит знакомство с Карамзиным, братьями Тургеневыми, братьями Сергеем Львовичем и Василием Львовичем Пушкиными.

С маленьким же, курчавым Александром Сергеевичем пока что обыкновенное знакомство 20-летнего начинающего поэта с 4-летним «не подозревающим»...

1816 год

33-летний Жуковский появляется в Царском Селе и заново знакомится с 17-летним Пушкиным.

Много ли общих тем? Вряд ли. Но одна из них, вероятно, причудливые «турецкие корни»: прадед Пушкина тоже ведь доставлен из Турции, и, парадокса ради, напомним, что тут замешана еще одна литературная семья: Ганнибала переправлял в Россию прапрадед Льва Толстого, посол Петра I в Стамбуле Петр Андреевич Толстой...

Жуковский вдвое старше, формально мог бы даже быть отцом Пушкина; он знаменитый поэт, автор обошедшего всю страну «Певца во стане русских воинов»; тогда и позже стихи, переводы Жуковского столь известны читающей публике, как будто всегда существовали.

Кольцо души-девицы
Я в море уронил...

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой...

О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.

Мы сегодня, в конце XX столетия, слишком — увы! — привыкли к распространенному типу важного, маститого поэта, чтобы не удивиться дружбе более чем знаменитого Жуковского с молодым человеком, поэтическая слава которого еще не утвердилась даже в стенах лицея. Жуковский к тому же успел пройти нелегкий путь унижений, страданий: любовь к родственнице, Маше Протасовой, отказ ее родителей из-за «сомнительного происхождения» Василия Андреевича... Думал он жаловаться на высочайшее имя, но затем не захотел, решил, что такими средствами счастье не создается. С этих пор грустные восточные глаза Жуковского — еще печальнее: беспечная же юность Пушкина пока не омрачена «грозным временем и грозными судьбами»...

И тем не менее буквально с первых встреч старший и младший подружились: отношения близкие, веселые, творческие и главное, совершенно равные.

Вскоре с единомышленниками они уже заседают в знаменитом литературном обществе «Арзамас», где не было проблемы отцов и детей, где все были дети и 17-летний Пушкин, и вдвое старшие Жуковский, Батюшков, Денис Давыдов, и даже 50-летний гость Карамзин: шуточки на равных, обмен стихами, никто никого не поучает. Сильно подозреваем, хотя и не настаиваем, что всем известная надпись на портрете Жуковского, подаренном автору «Руслана и Людмилы», — «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму...» — не совсем серьезная, сдобренная арзамасским юмором: здесь ведь не было обычая делиться на учителей и учеников, подобная «табель о рангах» скорее пристала литературным противникам «Арзамаса», чинной, по-старинному чопорной «Беседе любителей русского слова». Пушкин в некотором отношении ученик Жуковского — и тем больше доводов, что говорить о том надо смеясь... Так или иначе, живые, творческие отношения двух поэтов сохраняются навсегда, хотя подвергаются постоянным, непростым испытаниям.

Пушкину приходится регулярно выслушивать житейские нравоучения и наставления Жуковского (пусть в шутливой, арзамасской форме); Жуковскому же нужно считаться с самим фактом существования пушкинской поэзии. Мысль, что старший именно с этой поры все больше уходит в переводы, как бы «не смея» сочинять при Пушкине, высказывалась неоднократно, — и в этом, конечно, есть доля истины. Пушкин часто читал стихи Жуковского наизусть и если вдруг ошибался в слове, то Жуковский это слово тотчас заменял... Серьезное испытание для мэтра — естественное для настоящего мастера! Карамзин пристраивает Жуковского ко двору — сначала для обучения русскому языку Александры Федоровны, жены Николая I. а затем для воспитания наследника, будущего Александра II. По этому поводу многие знакомые, особенно декабристы, высказывали неудовольствие, намекали, что «бедный певец» изменяет самому себе, продается верховной власти. Однако ближайшие друзья, Пушкин, Вяземский, отнюдь не разделявшие умеренных политических взглядов Жуковского, горячо его защищали, доказывали, что Василий Андреевич — «представитель грамотности возле трона безграмотного». В конце концов даже революционеры соглашались, что другому бы человеку придворная служба — гибель, но Жуковскому «с такими глазами» — все можно, везде будет хорош. За свою жизнь Василий Андреевич сумел помочь Гоголю, Лермонтову, Баратынскому, Шевченко, Герцену, Киреевскому, многим декабристам... Если говорить коротко, то сумел — словом, советом, рекомендацией, деньгами — помочь, пожалуй, всей литературе, культуре.

Я слышал, как один современный лектор жалел поэта, часто отвлекавшегося от творчества ради «общественной работы». Осмелимся утверждать, что Жуковский вообще бы не смог сочинять, если бы так постоянно не «мешал сам себе».

Наверное, каждой культуре, каждому молодому поколению нужны вот такие добрые «дядьки», естественные, а не нудно-искусственные наставники. В русской словесности, впрочем, мы постоянно видим такую преемственность: Державин немало помог Карамзину (который был на двадцать три года моложе), Карамзин поддержал младшего семнадцатью годами Жуковского.

Есть легенда, будто один известный поэт (называют Брюсова, но не его одного) ссудил деньгами начинающего: когда молодой «вышел в люди», он захотел вернуть долг, но старший завещал — отдать тому новичку, кому очень понадобится...

И так, говорят, ходит по России «брюсовская» (или, может быть, «Жуковская»?) тысяча — от старших к младшим...

Легенды легендами, а добрый дядька, «отче Василий Андреевич», помогал и помогал. Всем. И Пушкину, наверное, более всего, потому что тот сильнее всего в помощи нуждался. Младший неоднократно обращается к старшему в стихах, а однажды напишет лучший «портрет» Жуковского:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.