И я вперился в темный потолок, ожидая видения будущей неведомой любви.

Всегда немножко надеюсь на потолок. Ведь писало же чудище из «Аленького цветочка» огненные слова для Аленушки на стенах.

Я высиживал первую свою повесть. В нашем литкружке считалось: быстро ничего не сочинишь, нужно работать, то есть переписывать. Каждую страницу по семь раз. Толстой «Войну и мир» семь раз переписывал. И я тоже, и я неустанно. О своем учителе, о Георгии Матвеевиче, о его жизни, о его уроках.

Он был единственным человеком, который верил, что из меня выйдет писатель. Я сочинял свою «Шехеразаду» и видел: ничего-то у меня не получается. Зелен я, чтоб о жизни Георгия Матвеевича написать.

Как же, наверное, я надоедал его жене, не понимая этого.

...Я познакомился с Георгием Матвеевичем шестиклассником, он проводил Пушкинский конкурс, на котором за стихи меня поощрили томиком Пушкина. Во второй раз я пришел к Георгию Матвеевичу десятиклассником, принес тетрадочку рассказов.

– Ты должен учиться в Литературном институте! – воскликнул Георгий Матвеевич. И пригласил меня бывать у него дома.

Раз в неделю, а то и все три раза, я шел к нему через весь город, на окраину. У него была одна комната с высоким потолком, просторная; целую стену занимали книги, и мне казалось, что Георгий Матвеевич богач. А он был школьный учитель. Жизнь его начиналась блистательно. Поступил в лучший институт довоенного времени, в ИФЛИ, а потом война, фронт...

Семейным человеком садился мой учитель на студенческую скамью. Он и учился и учил нас, писал книгу о Твардовском и сам сочинял поэму о своем деде-крестьянине, который пришел в Орехово-Зуево и стал ткачом.

Война напомнила о себе вдруг. Началась гангрена. Отрезали палец на ноге, потом ногу. Через год Георгий Матвеевич умер.

Хоронил его весь город. Ему было тридцать четыре года. Он работал учителем литературы в одной из двух дюжин школ, но для тех, кто хотел знать много, Георгий Матвеевич был самым важным человеком в городе.

Я отложил все свои рассказики и решил написать о жизни моего учителя. О нем и о наших ореховских ребятах, об этой дикой орде сорвиголов, которые, проучившись у Георгия Матвеевича иной раз и меньше года, записывались в библиотеку и брали читать стихи! Это были прямо-таки сказочные преображения – вот и я решил назвать свою повесть «Шехеразадой».

– А мы завтра на сенокос, – как бы между прочим сказала тетя Сима: ей было неловко впрячь гостя в эту летнюю крестьянскую заботу.

– Возьмите и меня!

Я попросился не из вежливости, а чтобы сбежать от неудавшейся «Шехеразады».

3

Грузовик, как паровоз по рельсам, едет по бревнышкам и слегам, кинутым в утонувшие колеи. Дорога петляет, но мы в грязь не заваливаемся.

Как можно так править? Не водители, а циркачи.

Михаил Агафонович вместе с лесорубами отправляется на делянку, а мы с тетей Симой – на вырубки, собирать по кустам уже накошенное сено.

Складываю веревку вдвое, выгребаю сухую траву из-под кустов, наваливаю охапку за охапкой на веревку, стягиваю концы и с пушистой, но тяжеленной ношей, колющей шею и спину, ломлюсь через дебри к дороге.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.