- Это скоморохи, - сказал Расо. - Ширинкоры. Любовная песня - только форма. Сейчас начнутся стрелы критики.

И тогда появился дервиш. В старом, заношенном чапане, в маленькой чалме, с клюкою. Дервиш, в котором трудно было узнать председателя, так он вошел в роль.

- Я ищу любимую, - возгласил дервиш, - я иду за ней на край света. Мне нужна для этого обувь. Но в нашем магазине ассортимент...

И дальше пошла критика. Доставалось всем. И колхозу, и кооперации, и бытовому обслуживанию, и еще чему-то, чего Расо не успел перевести. Гости хохотали. Дервиш стрелял без промаха. Он закатывал глаза, как муэдзин на минарете, и складывал руки, как мусульманин во время намаза. Он играл свою роль так точно, что все, к кому он обращался, безоговорочно включались в игру, как будто показывали давно отрепетированный спектакль. Но это была лишь импровизация. Это были талантливые люди, ширинкоры, скоморохи, умеющие поднять шутку так высоко, что она уже становилась большим искусством.

Здесь было все: и оперные речитативы, и славные газели, и четкие рубаи, и какая-то примитивная щедрость, которая граничит с мудростью и, возможно, питает ее. Аристотелево представление о мире, который состоит из земли, воды, воздуха и огня, обрело в этих песнях реальное воплощение, как находит оно воплощение в лаконичном детском рисунке или в простоте математических аксиом.

Лучшее вино - беседа. И старайтесь не пропустить ни глотка. Я слушал этих чудных скоморохов, которых утром звала работа - поле, скотный двор, счеты, баранка, рубильник, - и жалел, что вместе с песнями и беседой уходит время, от которого нам не уйти.

Ванчцы неуемны. Когда им не хватает бубнов, они ударяют в подносы и шахматные доски. Но во время всего пира не было произнесено ни одного непристойного слова и ни одной грубости. Стрелы ранили, но это были стрелы, а не камни. А если ты боишься стрел, какой же ты воин!

Кто-то предложил устроить обмен носками. Носки были свалены в кучу и розданы наугад под громкий смех. Мои дивные, чистой полушерсти носки достались славному бригадиру с очами Фархада, который весело заметил, что никогда их не снимет. Я ему охотно поверил.

Гости разошлись, была убрана скатерть, достархан, и на ее месте появились перины и подушки.

А за окном уже вовсю заливались соловьи, среди которых резко выделялся один разбойник. Может быть, это был восточный вариант Есмень-сокола, какой-нибудь Али-Баба, поменявший профессию. А может быть, просто самый влюбленный соловей во всем Бадахшане. Соловьи разбойничали всю ночь, но сказать о них, что они не давали спать, нельзя было. Потому что разбудило нас все-таки радио. Оно говорило всего минуту, прежде чем его выключили, но за эту минуту стало совершенно ясно, почему великие хафизы предпочитали соловьев... Я улетал этим утром, и все мои новые друзья пришли на аэродром. Славный бригадир решил подразмяться. В ожидании самолета он взял заступ и занялся на ближнем огороде. Самолет задерживался. Подозрительно запахло достарханом, разложенным прямо на траве. Милый Аб-дулло сказал, что чем дольше задержится самолет, тем тяжелее мне будет взлетать, и поэтому предложил остаться. Но самолет появился, сел, и все случилось так, как должно было быть. Расо оставался, а я летел в глубь Памира, увозя ванчские песни и сверток чапоти, уложенный чьими-то руками в мой саквояж...

И снова я попал под славную эгиду летчиков, в теснину беспощадных, серых и коричневых гор, в коридор каменных кристаллов.

По реке проходила граница, о которой знали только люди. Природа и не подозревала об этом. У нее был свой счет. Горы торчали всюду, и были они одинаковы. От них некуда было деваться.

- А природе один хрен, - сказал механик.

- Зато человеку не один хрен, - возразил пилот.

На нашей стороне шла автомобильная дорога. По берегу дружественной державы едва виднелась тропа. По нашей стороне регулярно летали пассажирские самолеты. С той стороны небо было пусто.

- Красиво, - сказал пилот. - Люблю.

Было действительно красиво. Еще маленькие, но уже пирамидальные тополя неслись навстречу из теснины, засверкал канал - не арык, а настоящий канал, вырытый людьми, которым «не один хрен».

2

Зеленый Рушан завоевал узкую долину, и зелень его, как брызги зажатой реки, взлетала вверх, цепляясь за камни.

Что такое полеводство, читатель! Бывают широкие просторы, геометрически правильные щедрые плоскости земли, и бывают крошечные заплатки почвы, которую надо отбивать у природы с оружием в руках. К этим заплатам нельзя проехать. К ним нельзя даже пройти. К ним надо карабкаться. К ним надо вести узенькую ниточку арыка, забираясь с лопатой еще выше - к самому леднику. И нужно следить, чтобы влага не ушла, чтобы закон сообщающихся сосудов был соблюден, чтобы вода не плеснула через край, ибо она может не только напоить корни - она может смыть все растения.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.