Три степени посвящения

- Он так говорил задолго до Энгельса, - подчеркнул Расо. - Надо полагать, это было очевидно уже тогда.

Мы встретились в Ванче - богатом зеленом Ванче, где урюк позволяет себе роскошь бросать тень на шелковую траву, где старые чинары заботливо обложены глиняными дувальчиками, как дедушки подушками, а вездесущие горы неожиданно расступаются, и река Ванч спокойно вливается в Пяндж.

Зеленая овечья травка захватила поляну и манила снять обувь странствий, растянуться и смотреть сквозь деревья в необыкновенно синее небо, в котором паслись редкие барашковые облачка и прозрачные мечты.

Это было памирское раздолье. Преддверие Памира. Щедрый на солнце Бадахшан. Где-то в стороне остались невероятные дороги, заоблачные поля, и легкая прохлада арыков напоминала о вечных морозильниках, откуда нехотя струилась вода.

- Расо, - сказал я, - мы все время совершенствуемся при помощи труда. Неужели мы никогда не полежим просто так, без особых задач, под черешнями Ванча и так и не узнаем, в чем смысл жизни!

Басир, маленький, с огромным носом - главной темой всех собратьев-шаржистов, - прилег на травку.

- Торопитесь отдыхать, - сказал он. - Нас несет кросс жизни. Несет... Вероятно, все-таки к тому самому труду, о котором говорил старый Абдулкадыр... Впрочем, он был не так уж стар... Достаточно человеку произнести что-нибудь стоящее, как мы ему сразу прицепляем бороду.

- Расо, - сказал я, - давайте на два часа перестанем происходить... Отложим орудия труда в сторону и остановимся на достигнутом уровне. Как быть с великими хафизами, Расо! Их мудростью мы кормимся всю жизнь и еще оставляем приличные крохи потомкам. Неужели они никогда не отдыхали!

- Они были частью природы, коллега, - сказал Расо. - А природа все время чем-то озабочена. Вы разве не заметили!

Приезжему человеку полежать на траве в Ванче не удается. Появляется ковер и двенадцать собеседников, один из которых обязательно Ходжа Насреддин. Появляется кок-чай, лепешки-чапоти и серебряная куриная шурпа с позолотой.

Ах, беседа под черешнями Ванча! Где начало и где конец! Вода подходит к полю, поит его и уходит дальше, оставляя о себе память в тучных колосьях...

Славный бригадир-полевод с глазами Фархада поднял пиалу, и его усы затрепетали, как черные вымпелы. Он не знал, с чего начать, и поэтому начал с улыбки.

Ванчцы, вероятно, самые богатые землею па-мирцы. У них тракторы, у них дороги, им есть где развернуться. Они с участливым превосходством говорят о своих высокогорных малоземельных соседях.

Здесь начало Памира, первая степень посвящения в Памир. Еще предстоят встречи с заоблачными полями величиною с ладонь, еще предстоят дороги и пустыни. Но ревнивый памирский патриотизм начинается здесь, именно здесь я впервые услышал пословицу: «Кто в Ванче не бывал, тот Памира не видал».

Все будет так, как должно быть, и вскоре рушанцы заменят в этой универсальной пословице слово «Ванч» на слово «Рушан». А пока в ванчских речах звучит непоколебимая уверенность, что, если бы все на Памире жили, как в Ванче, рай был бы обеспечен.

Конечно, люди стремятся в рай. Не станут же они лезть в ад. Сюда приходили из дальних мест, и сам Искандер Зорканай - Аленсандр Двурогий - прошел сюда через весь мир из своей древней Македонии и, говорят, похоронен неподалеку - в верховьях Язгулема, как раз на границе рая и ада. Русые, голубоглазые воины Александра находили здесь приют и, если не замахивались мечом, получали лепешку и беседу. А если замахивались, - кто может сейчас сказать, что с ними бывало в этом случае?

А впрочем, может быть, Искандер и не заходил сюда? Может быть, он только намеревался? Как знать... Уж очень давно это было! Но если он был умным человеком, как о нем говорят достойные уважения люди, разве мог он отказаться от мечты попасть в Ванч? Наверно, не мог.

Много тысяч лет ванчцы пашут землю, и никто не помнит, как был вырыт первый канал и брошена первая пригоршня пшеницы или ржи в распаханную землю. Что имел в виду Бедиль, когда размышлял о происхождении человека в его великом труде! И знал ли он то, что много лет спустя открыл великий Вавилов, назвавший эти места очагом скороспелой пшеницы и ржи! Может быть, пшеница, подготовленная беспокойной природой, первой встретила здесь человека, остановила его и научила пахать землю, растирать зерна и печь тонкие ванчские чапоги!

Многих мужей науки и странствий привлекали эти места, и много песен сложили об этих местах те, кто умел их слагать.

Только тот узнает истину, кто наберется духу читать книгу природы самостоятельно, отпустив руку учителя и вооружась собственными глазами. Ибо зерно знания, как зерно хлеба, роняется лишь для того, чтобы дать росток. И ум человека - не склад для невзращенных зерен...