Три степени посвящения

Почему-то достопримечательности, как правило, связаны с воспоминаниями о различных исторических мерзостях. В одной достопримечательности выматывали кишки, в другой растлевали малолетних, в третьей баловались раскаленными щипцами... А строили эти достопримечательности бесконечно талантливые люди, которых тут же топили, чтобы скрыть тайну, лишиться свидетеля, освободиться от разумного существа, мало ли для чего. И оставались палачи с лошадиными мордами, пользовавшиеся особым проникновенным доверием владетельных скотов.

Маликов оглядывал с бастиона рушансное ущелье и, словно догадавшись, о чем я думал, сказал:

- Терпели... Хороший человек и на три процента не догадывался, какая скотина им управляет. А здесь всегда жили хорошие люди. Они думали, что человек без ежедневного труда долго не протянет, и наивно переносили свои черты на всех, кто ходил вертикально и на двух ногах...

- А ну его к черту! - сказал Маликов. - Пойдемте.

Он удивительно располагает к себе, этот Маликов. Мне показалось, что я знаю его давно, а может быть, мы действительно встречались.

- Только не относите это за счет переселения душ, - улыбнулся Маликов. - Скорее всего мы с вами никогда прежде не виделись.

- Нет, - возразил я, - давайте считать, что мы с вами стакнулись тысячу лет назад. Нашему материалистическому мировоззрению это не помешает, а все-таки приятно.

Теперь он громко засмеялся. Мы шли по Рушану, и он показывал на заоблачные поля.

- Там человек, как Робинзон. Или как Пятница. Кстати, рушанцам не кажется это имя надуманным. Меня, например, зовут Чоршамбе - Среда. А начальника производственного управления зовут Суббота - Шамбе.

Начальник производственного управления, очень худой коричневый человек на длинных, почти журавлиных ногах, возился в грядках возле своей конторы. Участок был сказочно мал, но начальника это не смущало. Это была земля, та самая земля, над которой он начальствовал, и он проводил здесь гораздо больше времени, чем в кабинете.

- Надо знать, - сказал он, - надо знать. А потом уже делать выводы. Я читаю академика Вавилова. И нахожу у него мысли, которые волнуют и меня. Мне кажется, он понимал эту землю лучше многих.

Маликов предложил проехать вдоль Бартанга, сколько позволит дорога.

- До чертова моста, - сказал Шамбе. - Это надо видеть.

Это был удивительный экскурсовод. Каждый клочок земли, застрявший в горах, был ему знаком лично, на каждом он бывал и каждому мог дать исчерпывающую характеристику.

Мы пробирались по тропе, которая стала автомобильной дорогой главным образом потому, что по ней поехали автомобили. Зелень кончилась сразу же за Рушаном, и начались пустые горы резких беспереходных красок. Они казались плоскими, потому что знали только свет и тень. Снег на них лежал белый и синий, обрывы были коричневые и черные, а сам Бартанг был зеленым в гладком ложе цвета сурового полотна. Не было деревьев, в трещинах пряталась дикая трава, недоверчиво высовывая свои колючки. Старые пунктирные тропы забирались к вершинам, вызывая трепетное сомнение: может ли человек - не зверь и не птица - пробираться по этим пунктирам! Но еще выше проходили под линейку ровные черточки, и сомнения исчезали, потому что такую линию мог провести только человек. Это были арыки. Увиденные с самолета, они удивляли, но только сейчас можно было убедиться, как чудовищно высоко и трудно они текли. А вдоль арыков редкими пятнышками, далеко друг от друга зеленели поля, росли пшеница, ячмень и рожь, росли четкими строчками, как будто их сажали из геометрически выверенной машины.

Внизу было пусто. Здесь громоздились следы частых обвалов, плюхнувшиеся совсем недавно камни весом во много тысяч тонн. А наверху была жизнь. И было ясно, что никакое растение не удержится на этих камнях, если ему не поможет человек.

- Люди сильнее растений, - сказал Шамбе.

И в этот момент вдоль нашего пути возникло одинокое дерево, достаточно пышное и развесистое, чтобы показаться неправдоподобным. Люди были сильнее растений. Они дали возможность корням этого дерева преодолеть камень.

- Мало земли, - сказал Шамбе. - Не как в Ванче. Ванч - это еще не Памир. Мы говорим: «Тот Памира не видал, кто в Рушане не бывал».

Я рассмеялся и сказал, что уже слышал эту поговорку. Шамбе тоже рассмеялся. Маликов заметил, что поговорки существуют более для вну-трипатриотических целей, чем для познания истины.