Стишок

Где-то что-то у меня разладилось. И не поймешь вдруг, с какой стороны засмеркалось. А вот ни туда ни сюда. Голова не болит, в теле полное здравие, впору хоть дрова колоть и слушать звон отлетающих полешек, а затаившаяся червоточинка свербит и свербит. Сидишь сиднем, ни до чего дела нет. Тоска бурьянная. Боюсь я дождливости в душе, упреждать стараюсь, а находит. С головой берет. К столу кинешься, спасительную бумагу разгладишь: карандашик – остренький, красивый, ровненький, опять же ручки разные цветные, бери – не обманут. Пусто, однако. Слова близнецами топчутся, даже не топчутся, а вроде друг дружку обтаптывают. Ну и чего, побултыхаешься вот так, а все дребедень какая-то на бумаге. За газетами спустишься к киоску – тут пиво продают, и не соблазнишься, мимо пройдешь. И шуршишь и шуршишь газетами, как мышь. Паутину распутываешь. Плюнешь, притопнешь от злости. Нет, не от злости, от скверной лихости, как будто себя каблуком подавишь. А она все тут, тоска твоя недавленая. На кухню от нее укроешься, над чайником встанешь, ждешь перед огнем, когда забеспокоится кипяток. Крепкий чай заваришь, чин чинарем. Пить-то желания нету. Позвенишь ложечкой в стакане, мироздание пожалеешь и себя посередке. И хоть бы погода была мерзкая, тягучая – как бы не так! Блистает солнцем, лопочет листвой: дети там бегают, собака лает, женщины по веревкам белье вешают и соседей обсуждают. Жизнь идет бойкая, сноровистая, а у тебя в душе...

Такая, значит, со мной разладица произошла. Ух, думаю, снова ты меня настигла. И не поджидал.

И тут звоночек на двери: звяк-длинь, валдаец мой дорогой. Песенка-то у него одна и та короткая, да все ж сладостна. Даже в тоске утешительна: Открываю – на пороге дружок мой давний стоит, Юрка-пустомеля, так его раньше звали. Из-за города прикатил. Уж и забывать друг про друга стали. Человек он больно занятой, с подвохом шальным, с усмешечкой.

Так вот, заявился – радость на его лице, глаза кинжальчиками сверкают.

– Здорово!

– Здравствуй, здравствуй. Проходи.

На черную сумку его гляжу с «молнией». Он ее в угол ставит.

– А ты чего серость развел? Мух, что ли, моришь?

Балкон открыл. Шторы раскатил с окон. Сел к столу, локоть откинул.

– У меня благодать. Приехал бы. У меня хвоя в тазу стоит. Я ее как кипятком обдам, в лес ходить не надо. Дурью хвоя исходит, насыщайся.

– Как живешь? – спрашиваю.

– Стишки кропаю. Вон полная сумка. Читать тебе буду.

Не ко времени он подгадал, с меня ведь эту тоску, как пламя, надо сбивать. Разглядываю его, курево подкладываю.

– Чай будем пить?

– Все будем. Тащи мою сумку со стихами. Тащи, тащи. Засох ты, гляжу. Ну, думаю, пропал. Погибельное дело, когда на тебя стихами подвывать

начнут. Да еще под Уитмена. А Юрий Захаров – любитель со звездами побеседовать, не как-нибудь, а накоротке. Для него звезды что-то вроде зерен, а небо, как амбар. Он, значит, их перебирает и поплевывает по сторонам. Ну, там кометы летают, огненные хвосты. Метут время. Месячишко горбится. А солнце так и пронзает ночь, так и пронзает. Мильон солнц. Юрий Захаров – человек не мелочный, вон как пятерню расхватил на плоскости стола. Любуется...

Приволок я ему сумку, а она тяжеленькая: ох, сколько написал, перемучился – посочувствовал я – нанюхался хвои.

– Иди сюда, помогай, – будто приказал. – Распускай «молнию», она у меня тугая.

Я и расплеснул без всякого напряжения.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.