Не гасите, не гасите эту свечку.

В старом доме детские качели.

В полночь,

когда спят глухие двери,

как взлетают на качелях наши тени...

Отец приехал на побывку в 43-м году, как раз перед тем, как пойти мне в школу. Дымно было за столом, стлалась синева слоями, я сидел на военном колене, шевелил отцовские медали, сестра дышала мне в затылок, оплетала тонкими длинными руками плечи отца, сливалась с нами. Крутился патефон, шепелявил надтреснуто, и дом (наконец-то!) ликовал песней, раздвигался, широко в нем становилось, свет огня из печки падал на пол золотой дерюжкой. А как бережно сохранялась тишина при одиноком голосе, сильно и зазывно взнесенном вверх над размытыми лицами. Потолок был высок, и звук качался под ним ветвистым деревом. Кто пел? Мужчина, женщина? А я слышал, как стучится мое сердце, еще не знающее большой печали, как касается сестра горячим воздухом моих волос, как пахнет гимнастерка отца и ремни его.

Эй, сестра моя, откликнись из-за снега! Разве ты забыла, ты забыла,

в ПОЛНОЧЬ.

когда спят глухие двери,

наши маленькие тени оживают,

совершая свой обычный танец.

Дом вздыхает и ласкает наши тени...

На втором курсе университета я влюбился в медичку старше себя на два года. Меня накрыло обвалом, все перепуталось. У нее был мягкий, грудной голос, и еще она картавила. Знойно пахла духами и сеном. Глаза словно смотрели мимо меня наискосок. Моя потерянная голова хорошо гудела, когда она приходила в дом. Ее звали Тамара.

В бывшем дворце Сандецкого теперь лечили туберкулез, и Тамара бегала туда на лекции. Дворец – домина-диспансер – глядел снисходительно через трамвайную линию на приземистый, укрывающийся по самые брови забором мой дом, где я стоял в окне и ждал Тамару. Она отряхивалась от снега на кухне, скидывала мне на руки шубку какого-то странного зверя, и начиналась любовь.

– Погоди, погоди, отряхну палочки Коха, – смеялась она.

Голова в серебряных каплях снега дразнила меня. Боже мой, как я был счастлив, когда она вдруг целовала меня, обтекала всего, произнося: «Ах ты, мой татарчонок...»

А потом в старый дом прозвонил телефонный звонок, и я близко услышал нежный, мягкий, грудной голос:

– Не сердись только, я вышла замуж. Я приду к тебе завтра...

Я повесил трубку, забился в маленькую комнату, задвинул окно широкой ставней и стал плакать от собственной бесполезности. Дом меня укачивал, уговаривал, спасал. Печи затопили с утра, и я разомлел. Уснул на шершавой щеке беды. Печь закрыли рано, потому что мать спешила, всегда снешила на работу. Я не слышал, как пришла сестра и выволокла меня из комнаты, облитого пеной, на воздух в сени. Я угорел и уже приготовился на тот свет.

Так кончилась моя любовь, остыла на губах снежной пеной угара. Трудно и долго выветривалась из сердца.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.