Стена

— Стейнбок... Стейнбок... Так. Вы приговорены к смерти. Вас расстреляют утром.

Он снова посмотрел в список:

— И двух других тоже.

— Это невозможно, — сказал Хуан. — Меня нельзя. Майор удивленно посмотрел на него:

— Ваше имя?

— Хуан Мирбаль.

— Ваше имя здесь есть. Вы будете расстреляны.

— Я ни в чем не виноват.

Майор пожал плечами и повернулся ко мне и Тому:

— Вы баски?

— Среди нас нет басков.

— Мне сказали, — со злостью произнес майор, — что тут трое басков. Кстати, вам, конечно, не нужно священника?

Мы промолчали.

— К вам сейчас придет бельгийский врач. Ему приказано эту ночь провести с вами.

Майор отсалютовал и вышел.

— Ну, что я тебе говорил, — сказал Том. — «Добрые» ребятишки.

— Для малыша дело дрянь.

Я сказал это просто так, чтобы быть справедливым, хотя мне не нравился Хуан. У него было довольно приятное лицо, но страх и страдания исказили черты. Года три назад это был, наверное, хрупкий мальчик, из тех, кто может нравиться. Теперь он выглядел стариком, и я подумал, он уже никогда не станет прежним, молодым, даже если его отпустят. По-настоящему его следовало бы пожалеть, но чувство жалости вызывало отвращение.

Хуан ничего не говорил, лишь посерел: и лицо, и руки приобрели сероватый оттенок. Он сел и уставился в землю своими круглыми глазами. Том, добрая душа, желая ободрить его, погладил Хуана по руке, но тот резко убрал руку и противно скривился.

— Оставь его, — сказал я негромко. — Ты же видишь, что он вот-вот заревет.