Прощай, друг!

Старший инспектор улавливает это. На секунду он опускает глаза, потом, внезапно разъярившись, векидывает голову:

— Я исполняю свой долг! Даже если Барран не убивал охранника, он все равно был там! И Пропп был там вместе с ним! И знаете что? Они начнут снова! В один прекрасный день они начнут все снова!

Лаборантка отворачивается, не осмеливаясь перечить старшему инспектору. Она выключает проектор. Успокаиваясь, Мелутис повторяет:

— Я исполняю свой долг.

Квартал «Дефанс» с безлюдными тротуарами под фонарями. Редкое движение, приглушенные шумы одиннадцати часов зимнего вечера. Холодно.

Тридцать этажей СИНТЕКО темны, молчаливы. На пустынной улице позади здания из стекла и бетона гаснут фары «ДС» Ватерлоо.

Барран и девушка выходят из машины. Медик, взяв Ватерлоо под руку, увлекает ее к двери аварийного выхода, от которой у нее есть ключ. Они входят, просто прикрыв за собой дверь, и бесшумно спускаются по лестнице в подземелье.

На полпути Барран останавливается возле слухового окна, выходящего в просторный гараж компании. С высоты виден охранник в стеклянной будке, читающий газету. Они продолжают спускаться.

Внизу они проходят через котельную под огромными красными и белыми трубами к большой сдвигающейся стальной двери.

С помощью того же ключа Ватерлоо отпирает узкую дверцу в этой двери, и они попадают в красный квартал подземного лабиринта с длинными притихшими коридорами, освещенными дежурными лампочками.

Изнутри сдвигающаяся дверь представляет собой огромное, от пола до потолка панно, рекламирующее марку губной помады. Это гигантская цветная фотография женского лица с приоткрытыми, как для поцелуя, губами, так что любовники входят в лабиринт через рот и часть лица.

Чуть позже, в комнате, где Ватерлоо работала во время медосмотра, она шарит в ящиках, наугад вытаскивает папки, неуклюже притворяясь, будто ищет медицинскую карточку Изабеллы Моро. Руки ее дрожат.

В спешке она роняет какие-то бумаги, торопливо наклоняется, чтобы их поднять, никак не может запихнуть их на место. Она в таком смятении, что отказывается от своих попыток и сцепляет руки, чтобы унять в них дрожь.

Тут она переводит взгляд на Баррана, который стоит на пороге, недвижимый, держа руки в карманах пальто. Устремленный на нее взгляд медика суров, но спокоен. Таков же и его голос, зазвучавший наконец в тишине комнаты:

— Ты на славу потрудилась, Ватерлоо. Но мы подходим к концу, давай.

Девушка, мертвенно бледная в своей белой шубке, пытается совладать с собой. Она снова склоняется над картотекой. Ее по-прежнему бьет дрожь.

— Ты так же нервничала, когда стреляла в охранника? — спокойно спрашивает Барран.

Ватерлоо, дернувшись, словно от удара током, оборачивается к Баррану. Не в силах вымолвить ни слова, она мотает головой, пытаясь отрицать. Внезапно силы покидают ее: схватившись руками за волосы, она с рыданиями прислоняется к стене.

Тут из коридора отчетливо доносятся совсем близкие шаги. Ватерлоо медленно поднимает залитое слезами лицо, в ее глазах — дикий ужас.

Кто-то останавливается позади Баррана. Вороненый ствол револьвера — его револьвера — упирается ему в спину. Он не оборачивается, даже не вынимает рук из карманов пальто: