Сказка прославленного Карло Гоцци, представшая во всем великолепии режиссерской выдумки лауреата Государственной премии Армении Ерванда Казанчяна, завораживала броскостью метафор, притягивала таинственной интригой, заражала лукавым народным весельем персонажей-масок. И судя по тому, как замирали на спектакле московские школьники, языковой барьер не мешал. Ведь звучащие от сердца слова любви и ненависти, горя и радости придают всем языкам особую, понятную без перевода музыку.

Врезалось в память: «Кто говорит, что нет любви?..» Это из спектакля «Король-Олень».

Зал думал о любви мужчины к женщине. А я размышляла о всепоглощающей любви к театру. О любви нашей, зрительской, и об иной, что обращает ремесло в искусство.

В нынешнем году Ереванскому ТЮЗу исполнится шестьдесят лет. Возраст почтенный, но до сих пор театр ютится по чужим углам. У него нет помещения. Спою сцену, новее не приспособленную для постановки сложных современных спектаклей, отдал театру Ереванский Дворец пионеров. На ней художники и умудряются размещать спои удивительные сценографические композиции Репетировать, по сути, негде, семь крошечных гримерок для полусотни артистов... Годы ожидания, надежд. Двадцать лет правительство республики обещает выстроить для ереванской дот поры новый театр...

Из года в год спешат в спои тесные гримерки заслуженные артисты республики К. Гюрджан, Ж. Нерсесян, Н. Чаликян, А. Симонян, З. Тер-Карапетян. лауреаты комсомольской премии республики 3. Абрамян, Г. Мкртчан, П. Хачикян. Сегодня, когда актерский прагматизм, особенно в столичных городах, известен уже не только по кулуарным разговорам, столь стойкая жизненная позиция вызывает несомненное уважение.

...После спектакля мы говорили с усталыми, выложившимися до конца актерами, с директором Вартаном Оганяном с главным режиссером Ервандом Казанчяном. Говорили о разном: о закончившемся спектакле и будущих премьерах, о событиях в Карабахе и армянской молодежи о житейских неурядицах и международной политике.

Но какой бы темы мы ни коснулись, все сходились к одному — к любви и ответственности человека искусства перед своим народом. А народ — это и те, семилетние, тринадцатилетние, двадцатилетние, что приходят на спектакли ТЮЗа в Ереване и в маленьких армянских городках, куда везут они свое искусство. Театру назидательно указывают: беретесь, мол, не за свои репертуар. Шекспир, Салтыков-Щедрин, Ширван-Заде... Да и тон диалога со зрителем жестковат. Легче надо, улыбчивее — сказка, фантастика... Вот тюзовское направление.

Направлений хватает. Но может ли театр работать иначе, когда в зале сидят ребята, пережившие события в Степанакерте и Сумгаите. Их родители выходят на митинги, где слово правды — болевое, жесткое определяет сегодняшний день. По армянскому телевидению была передача о школе. Выступали учителя, ученики. И ребята говорили: «Мы хотим знать историю, как она есть, без прикрас. Мы все поймем, если будем знать правду...»

До сказок ли здесь?

Театр не историк. Но он может иное — создать систему художественных образов, которые разбудят ум, воображение зрителя, заставят его пропустить через себя исторические события, судьбы людей и в конечном счете понять сегодняшнее время.

Салтыков-Щедрин, «История одного города»... Язвительная проза воспринимается в спектакле не только умом — сердцем. Хватает за душу тоскливое треньканье балалайки, тяжким грузом нависает над сценой и залом двуглавый орел, глаз цепенеет от живых картин, где каждый актер — это и особая, запоминающаяся фигура, и бесцветная клетка движущейся человеческой протоплазмы.

Лет шесть назад, когда спектакль этот появился на армянской сцене, его сочли чуть ли не идеологической диверсией. Уж больно много современных ассоциаций, иллюзий... Уж слишком точен был для зрителей, привыкших к своеобразному эвфемизму театрального языка, иронический прицел театра.

«Показывать детям такое?!» — возмущались стражи стерильного воспитания.

— И все же не отступили, показывали и показываем...

Ерванд Казанчян загорается мгновенно:

— Чтобы не жить в Глупове. Надо знать, видеть, что это за жизнь. Привыкли к лозунгу: «Дети — наше будущее!». И уже не думаем о том, что они настоящее наше. Они открыты и добру, и злу. И правде, и лжи. Так вот, мы стараемся говорить с ними на языке доверия, правды. Только так мы можем быть спокойны за будущее.

И тут самое время опустить занавес. А вернее — поднять...

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.