— А зачем?

Но он поморщился и махнул рукой:

— Ну ладно, потом подошлю свою фотографию. А теперь возьми ручку, блокнот! – И опять он сказал с нажимом, как будто приказывал, и я подчинился. Яша нахмурился, посуровел. – На чем мы? Аха, успехи пришли не сразу. Я много над собой работал. Учился на опыте лучших. Часто проснусь ночами и пытаю себя, ворочаюсь: правильно ли я живу, всего ли достиг, что наметил?.. Почему, землячок,- не пишешь, не нравится? Вот с мое поработай, повкалывай – тогда понравится...

— Пишу, Яша, пишу, – а сам смотрел на него с удивлением, с испугом – то ли пытает меня, разыгрывает, то ли с головой у него непорядок... И опять мучили вопросы: почему он так изменился, почему не могу узнать в нем прежнего, близкого Яшу, почему он диктует сейчас, приказывает, а я покоряюсь?..

— Бывало, что душу одолевали сомнения: а не податься ли в город, к сложным, умным машинам? Но я себя останавливал: нет, ты у земли нужнее, нет, ты, Яков, неправ... – Он запнулся, ия этим воспользовался, отложил ручку, спросил:

— Ты что, все это читаешь? Где берешь – покажи...

— В голове беру, вот где! – Он сверкнул на меня глазами, и я затих. Я-то думал, что он читает мне какую-то статью или отрывок, но в руках у него не было ни единой бумажки, он говорил от себя и так ясно, отчетливо, как будто по писаному. Все это – чудно, забавно, и я на миг позабыл обо всем и как-то душевно смешался. А он сидел сердитый, как ежик, и словно ждал от кого-то защиты. Но защита не шла, и тогда он заговорил снова. И сразу начал уверенно, бодро, голос звучал, как на трибуне:

— На чем мы запнулись? Аха, на моей работе. Как манили меня в город, а я не поехал. Тогда и решил: пойду на ферму! Только на ферму! Здесь – главный фронт, направление. И что интересно, запиши обязательно: возле Сосновскрго отделения много естественных водоемов. И эта дешевая камышовая прибавка Вместе с клевером и люцерной дает большой резерв для надоев. И доярки рады, ну и мы -^-пастухи...

— Сколько же у тебя профессий? И пастух, механизатор, и...

Я еще что-то хотел добавить, но он точно не слышал, не замечал. Мои слова остались внизу, ослабели, а наверху – опять его бодрый, решительный голос. Так и прет напролом, подавляет:

– Пиши быстрее, не отставай! Я не люблю. И вот что, писатель: зимой и летом дом мой – милости просим! У меня много корреспондентов бывает. И записывают меня и обедают. На свежем-то воздухе... – Он вдруг подмигнул, рассмеялся. – Ох, Федорович! Не хочу, а скажу, выдам вашего брата... Для них всегда у .меня припасено. И коньяк и огурчики, в холодильник припрятаю, а потом достаю. Они уж знают, уверены – от Мартюшовых так просто не уйдешь. Да и друго что – только свеженько да горяченько. Потому и любят мой дом, не обходят...

— Ты ж не пьешь?

— А для гостей! Гостей уважаю! Кака же статья без смазки?

И он засмеялся, не остановишь. И глаза смеются и щеки, смеется все его большое круглое тело. Я думал: теперь его хватит надолго, но Яша вдруг перестал и посмотрел на меня пристально, как будто увидел впервые.

– Так они и жили: дом продали, а ворота купили. А мы отвлеклись сильно, Федорович. Вот еще почитай. – И он подал мне новую вырезку, и я стал изучать. Вначале увидел большой портрет Яши. Он стоял возле белого столика, раздетый по пояс. Напротив Яши полная, дородная женщина в белом халате – то ли врач, то ли фельдшер. Потом и заголовок попал на глаза: «Будь донором, специалист!» И я стал читать. Вначале хлынули медицинские рассуждения, и только в середине статьи начались факты: «Безотказно, в любое время дня и ночи дают свою кровь специалисты колхоза имени Пушкина. Среди активных доноров – людей высокого долга – следует особо назвать Якова Мартюшова. Мы призываем всех жителей района следовать его примеру. Такие люди всегда ведут за собой отстающих. Ведь скоро мы торжественно встретим в районе свой ежегодный День до нора. Давайте встретим его во всеоружии наших больших и малых задач. Равнение – на Якова Мартюшова!»

Я поднял глаза на Яшу. Он улыбался, и в улыбке опять была гордость. А мне стало скучно. «Зачем он собирает эти заметки? Зачем сидит сейчас у меня? Чего же он добивается? Не понимаю...»

Пианино за стенкой давно молчало. Леночка, наверное, теперь смотрела в потолок и грустила. А может, опять засела за словари. Она изучала английский, мечтала стать переводчицей. И часто в мыслях я уже видел ее в толпе нарядных туристов. Она что-то им говорила, смеялась, а сама была всех лучше, красивей, и все туристы сразу в нее влюблялись, и я уже ревновал, ревновал к ней до боли, до какой-то сметной злости ко всем этим чужим, незнакомым людям, которых еще не было, а может быть, никогда и не будет. Но все равно я ничего не мог с собою. поделать. Вот и сейчас шевельнулось в голове что-то обидное про этих туристов, про Леночку, но меня прервал Яша:

— А теперь послушай меня, писатель. И запиши, а то забудешь. Правда, ты еще холостой, не поймешь...

— Давай, Яша, давай...

— А ты не торопись. Семья – тоже велико дело. Это фундамент, на котором стоят все наши производственные успехи.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• …
• 15
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.