— Не спеши, начнем с первой, вот с этой. – Он отцепил газетный листочек и положил сбоку, отдельно.

— Начинай с заголовка и не спеши. Скоро, знашь, кого делают... – И он захохотал, нижняя губа отвисла от удовольствия. А я ушел в чтение.

Заголовок – «Морозы – сильным не помеха!» Первые абзацы прочел с какой-то внешней игривостью, как будто не читал, а развлекал себя посторонним, но прошла минута, другая, и я увлекся – забыл про Яшу. Мой далекий собрат из районной газеты подробно расписывал: «Зима пришла с метелями, с трескучими морозами, вот уже январь на носу, а мы про это забьши. А скот-то взял да напомнил – в ряде колхозов начался падеж. А почему? Недоглядели? Нет, вопрос здесь сложнее – он в кадрах. Да, товарищи, – в кадрах! Где на фермах у нас молодежь? – с такими словами мы обратились к председателю колхоза имени Пушкина Сергею Павловичу Скляруку. И вот что ответил нам председатель: «Все случаи нарушения по скоту были в прошлом. Сейчас на фермах – молодежный призыв. Хоть и молодых у нас маловато, зато каждый человек – за троих. А примеры? А что примеры! Вот скотник Сосновского отделения Мартюшов Яша. Для нас он, конечно, Яша, а для всех давно – Яков Васильевич. А давно ли ходил еще незаметный и скромный, но вот написали о нем в газете – и парень преобразился. Теперь он настойчивый, крепкий, и от своего не отступит.

Его портрет мы поместили на Доску славы. И не ошиблись. Мартюшов все время работает над собой. Его упрямую, волевую фигуру часто можно видеть в красном уголке фермы, где находится наша библиотека. Здесь он читает специальные книги, шлифует свою профессию. А недавно мы его наградили ценным подарком – преподнесли совершенно новый транзистор. И сейчас каждое дежурство на ферме рн скрашивает себе музыкой и песнями на всех языках. Скотник значительно вырос в культурном отношении, да и в семье у него полный порядок. Его жена, учительница начальной школы, Фаина Нечеухина-Мартюшова помогает мужу во всех начинаниях, во всех делах, и больших и малых. Ее помощь – дружеское слово, поддержка, а порой и простая человеческая ласка – не проходит никогда даром. Ведь мужья – тоже люди, – и она об этом не забывает. Вот какие у нас прекрасные кадры! И теперь мы смело встречаем морозы и твердо знаем: все тяготы текущей зимы, конечно, преодолеем, и порукой такие люди, как Мартюшов»

— Такие люди... – повторил я вслух машинально и отложил статью. На душе стало легко. За стеной соседка играла Шопена. Эти чудные, печальные, звуки, эта радость, что Леночка где-то рядом, что вот сидит сейчас, грустит И ни о чем не знает, не ведает, этот воздух, который смешивался с цветами и вечерней прохладой, и наплывал теперь из окна, и подымал грудь, – все это делало меня почти счастливым. И хотелось продлить мгновение, но помешал опять Яша.

— Да-а, Федорович... Таки люди, как я, не валяются. Возьми еще, почитай. – И он подвинул мне новую вырезку...

Но я достал сигарету. Глаза у Яши сияли, наверно, радовался за статью. И пока я разминал сигарету, он с готовностью зажег спичку и наклонился ко мне близко-близко, почти задел головой. В этом было что-то угодливое, не простое, и я отодвинулся, но он не заметил. Глаза его все так же сияли, и от всей его сильной фигуры несло телесным жаром и напряжением, и дыхание снова было тяжелое, как будто за ним гнались. «Да что с ним? Как все-таки изменился... Ничего не осталось от прежнего, но почему?» И еще что-то я себя спрашивал, потом поднялся со стула и подошел к подоконнику.

Звуки пианино здесь были резче, слышнее, – музыка тянулась к людям, на волю. Внизу шли прохожие и смотрели на окна. А солнце, краешек солнца все еще цеплялся за крыши, как будто не хотел сдаваться, но это было уже недолго – всего минута, и вот уж нет той минуты – и сразу погасли крыши. А потом в небе поднялась зорька. Она поднялась в том месте, где только что еще было солнце, и свет от нее был такой нежный, пунцовый, как кожура помидора, нажми сильней – брызнет сок. Но Яша снова отвлек меня:

– Нехорошо, Федорович! Неладно делашь...

– Чего?

— Того! Носом крутишь да бегашь к окошку, кого там... А я комбайн бросил, приехал, все газеты собрал... – Его глаза смотрели опять в упор, осуждающе, а руки волновались, подрагивали, и он не мог это скрыть. Потом достал расческу, причесался старательно и вдруг машинально взял сигарету, но сразу сломил ее, выбросил. И опять – глаза на меня. В глазах плавало злое, зеленое, наверное, они меня ненавидели. И горько изабавно...

— Не сердись, Яша. Я немного задумался.

— Кого думать – читай давай! – Он показал глазами на газетный листочек. И я подчинился.

Статья называлась «В земле – наши корни». Заголовок набран высоким шрифтом – герольдом, и все слова в статье такие же высокие, гордые: «В колхозе имени Пушкина – горячие дни. И всюду тон задают молодые. По ним равняются, сверяют задания. И зерно течет непрерывным потоком. А как же иначе! Возьмем только Якова Мартюшова. В последние годы он освоил массу профессий: он и скотник, и шофер, и комбайнер. Золотые руки у парня! Вот сейчас он до винтика изучил свой комбайн «СК» и проникся к нему уважением. Парень знает: все на нынешней страде решают машины. Потому, наверное, комбайн Мартюшова побил все рекорды. И еще одно событие покоряет в судьбе этого человека. Нынешней весной он стал преподавателем на Сосновском отделении колхоза. Мартюшов Яков стал отвечать за подготовку механизаторов – и справляется, надо сказать, хорошо.

Среда и суббота отданы для занятий. Двадцать человек садятся за парты, а он смотрит в эти молодые серьезные лица, слушает нескладные пока что ответы и думает: «Есть догадливые ребята! С такими не пропадешь!»

Так было еще недавно, а теперь эти ребята – на первом фланге. По их просьбе недавно по областному радио прозвучала хорошая песня. Что за песня? – спросите вы. Называется она «В земле наши корни». Так и есть – в земле и нигде иначе!»

Я отодвинул статью, закурил. И опять Яша предупредительно зажег мне спичку. Глаза у него блестели, прямо горели. Он напоминал теперь бегуна перед стартом – сейчас выстрел-хлопок, и он рванет вперед прямо грудью, подомнет воздух, помчится, и никакая сила не остановит.

– Ну как, Федорович? Здорово он меня расписал, прямо до костей пробират, аха?

Яша ликовал, играл своим галстуком, усмехался. И сразу появилась в нем небрежность, которая приходит от сознания своей силы, значения да так и остается потом с человеком. И вдруг он как бы от меня отстранился, задумался, затем встал в полный рост и стул отодвинул. Глаза смотрели вниз, словно что-то там потеряли. Так прошла минута, другая – и вот Яша заговорил:

— Успехи ко мне пришли не сразу. Нет, землячок, не сразу... – Последние слова он произнес таинственно, сокровенно и вспыхнул лицом. А я мучился – пианино за стенкой молчало. И сразу же надоела комната, захотелось куда-то уйти. И уже злился на Яшу, и все теперь раздражало: и его рыжий затылок, и его дыхание, густое, как у всех толстяков, даже белые сырые ресницы его тоже злили и что-то напоминали. Хотелось на улицу, на свежий вечерний воздух, но Яшин голос встал вдруг громко И властно: – Слушай меня и запоминай! Буду говорить, а ты слушай!.. Фотоаппарат, полагаю, есть?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• …
• 15
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.