Опять молчание. Я обиделся и сам замолчал. Рядом с Яшей сидел мальчик лет
трех-четырех. Он был такой же молчаливый, серьезный, с протяжной худенькой шейкой, которая поднималась над грязной старенькой маечкой. И вот от этой худобы, от серьезности, от старой, изношенной маечки он казался тоскливым, недовольным и вызывал к себе жалость. У ног мальчика было воткнуто удилище, но смотрел он куда-то вбок, вдоль воды. То ли заметил там стрекозку, то ли задумалась душа над мальками, которые резвились у самой поверхности, то ли просто оцепенела. У воды так бывает, не объяснить... Вдруг старший рыболов вскинул удочку, засмеялся. На крючке трепыхалась рыбка, но мальчик даже не шевельнулся. «Надо ж так, вот дает пацан!» – подумал я с восхищением и закашлял громко, призывая к себе. Но никто даже не обернулся. А рыболов-старший снял рыбку, подул ей в рот и бросил обратно.
— Не та попала. – Он сказал потихоньку, но я услышал.
— Прокидаешься, а на уху-то? – спросил я громким, веселым голосом, но он не ответил. Тогда я присел на корточки и стал наблюдать. И вот опять Яша рыбку подбросил – и маленький красноперый окунек забился на песке и затих. Окунек лежал удивленный, растерянный, он только жадно открывал жабры и не стремился в воду. Уже другая рыбка мелькнула в воздухе и ударилась о песок. Яша сиял, улыбался. Но второй окунек лежал так же смирно, не двигался.
— Они что, померли? – спросил я снова, желая разговорить его, раскачать.
— Кто умер?
— Да рыба-то?
— Не знаю...
— Жарко, Яша... Давай купаться!
— Вспугнем рыбу, не буду я... – Эта вялость его, покорность передавалась и мальчику по каким-то невидимым проводам.
— Как сына-то величают?
— Да Сашка...
И пока я сидел рядом с ними, этот Сашка не сказал нам ни слова. Правда, несколько раз посмотрел на меня, потом снова глаза уводил подальше. Там, на желтенькой камышинке, все билась, пыталась взлететь стрекозка. Да так и не могла поднять себя, видно, крылья подмокли. И сам Яша походил на эту стрекозку. Он то взмахивал удилищем – и тогда оживлялся, – то опять потухал надолго, если поплавок замирал. Иногда мне казалось, что возле меня совсем пусто, – так они прилежно молчали... "
И вдруг меня отвлек голос... Я повернул голову и точно очнулся от сна. Но стоял я не на берегу, а в своей собственной комнате, и у меня что-то спрашивал Яша. Я улыбнулся, провел по глазам ладонью – интересно, что со мной было-то...
— Не понимаю, Федорович! То ли спить ты, то ли оглох?
— Прости, Яш. Я размечтался...
— Ну вот, а я давно дожидаюсь. – Он уже отмяк, глаза были добрые. И у меня отлегло...
— Как, Яша, нынче с рыбалкой? Окуньки попадают?
— Пустяками не занимаюсь! – -Он ответил зло, с раздражением, видно, я затронул что-то больное. Но эта злость была ненадолго. Вскоре он опять подобрел – глаза разглядывали пишущую машинку.
— Сам печатаешь?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.