— Полынь да ветер, — встреваю я. Мы с Жекой во всем согласны, оба недолюбливаем унылую равнину.

Шлыков поправляет дымную валежину, отряхивает с сапог пепел, негромко спрашивает:

— В тех местах, откуда приехали, небось тоже есть равнины?

— Ага, — солидно поясняет Жека, — поляны, а вокруг леса.

— Ну и что хорошего? — смеется глазами Шлыков. — За деревьями дальше носа не видать.

— В лесу интересно, — горячо вмешиваюсь я, — там березы, дуб, черемуха...

— Вот заладил. — Шлыков кивает в сторону иноходца, который в отблесках костра с хрустом щиплет траву. — В лесу не продерешься на коняке, будешь спотыкаться. — Он приминает землю красными сапогами, вроде пробует крепость шпор, всматривается в медленно светлеющий горизонт.

Утром просыпаюсь я с неясным настроением. Сразу не возьму в толк, что же происходит. Нет, это не страхи прошлой ночи, не костер в степи. Что-то совсем другое, давно ожидаемое, до боли знакомое наполняет всего меня. В широкие окна спальни вливается солнце. Лучи теплеют на металлических стойках кровати, бликуют на стенах, оплавливают фитиль в плошке. Даже круглая черная печь — и та будто полыхает... Странное чувство не проходит днем, с каждым часом делается острее и совсем уж нестерпимо к вечеру. Скрип половиц, случайный стук дверей, чьи-то шаги — кажется, вот-вот должно что-то случиться, ворваться в мою жизнь, отчего сразу все переменится, будет другим.

Я бесцельно слоняюсь по комнатам, выхожу во двор, помогаю Гоше пилить дрова, складываю поленницы.

После ужина ко мне крадется Самоцветкина. Лицо у нее бледнеет, поэтому веснушки проступают разом.

— Это я вас выдала, — признается. Она сбивчиво рассказывает о том, как воротилась в детский дом, как вместе с Серегиным прикрывали наше бегство.

— А потом подумала, что оба заблудились. Мне стало жалко. — Светка делается пунцовой, веснушки дружно тонут на ее щеках.

— Очень обиделся? — спрашивает она и, часто моргая глазами, испуганно восклицает: — Вас бы растерзали волки!

Что ни говори, а Светка Самоцветкина — верный друг. Толковая девчонка! Светка сразу веселеет, цвет лица нормальный, на носу дружно высыпают веснушки.

Нас с Жекой Лариным на другой день вызывают к директору. Он говорит о том, что мы подвели коллектив, запятнали его, молва — на весь город! Заканчивает директор так, обращаясь к Ларину:

— Парень взрослый. Направим в ремесленное училище, освоишь рабочую профессию, будешь полезным для общества человеком.

Мне тоже хочется быть полезным. Поэтому я готов идти за Лариным. Но директор задерживает.

— С тобой разговор особый. — Он укоризненно качает головой. — Всполошили город, стольких людей подняли на ноги. — Степан Федорович в потертой гимнастерке, плечи выгоревшие. Он по-военному расхаживает, глаза странно подергиваются. Директор делает над собой усилие, пытаясь усмирить тик.

Степан Федорович в упор спрашивает:

— А если бы приехала твоя мать? Какими глазами я смотрел бы на нее? О чем говорил?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.