— По нашим данным — утверждать кандидатуру не следует.

Словно мороз всех охватил. Председатель поперхнулся, беспомощно оглянулся на Певзняка. Тот молчал, уста-вясь в пол. Наш выдвиженец сидел ни жив ни мертв. Я предложил не снимать кандидатуру, а согласовать ее с «молодым человеком» и секретарем обкома в двухдневный срок.

У начальника районного отдела НКВД не было никаких серьезных «наших данных», кроме того, что этот товарищ работал в подчинении у репрессированного предшественника. И хотя я и Певзняк всячески успокаивали выдвиженца, можно себе представить, с каким настроением он приступил к работе, и не раз, наверно, ночами просыпался в испуге от случайного стука под окнами...

Вернувшись в Москву, я рассказывал Кагановичу и об этой характерной сценке. Я вздумал доказывать ему ненормальность и вред положения, когда НКВД поставлено над хозорганами, над партийными организациями. Каганович не реагировал на мой «выпад». Он, пожалуй, даже удивился моей «бестактности»...

...Несколько лет я не раскрывал эту тетрадь. Поймет ли кто-нибудь, кроме пострадавших, что нелегко вернуться к пережитым страданиям!.. Сердце щемит, бьется учащенно, создается настроение взвинченное. В памяти всплывают картины тяжелых дней и нравственных мук. И все время мысль: Ленин не допустил бы, Ленин рано от нас ушел. Ленин не смог дожить, проследить за исполнением его совета, ставшего «завещанием», — убрать Сталина с поста Генсека, на котором он сосредоточил в своих руках необъятную власть и способен ею злоупотребить во вред партии, государству и народу.

В тюрьмах и лагерях многие заключенные считали так: всякие жалобы и заявления посылать в Москву незачем, бесполезно, Сталин и его окружение расправились с людьми не случайно, мы обречены, во всяком случае, до той поры, пока жив Сталин...

Я оспаривал взгляды таких товарищей. Я считал, что писать надо для того, чтобы будущие поколения знали, что их отцы и деды даже в застенках кричали о своей невиновности. Хватит упреков, которые потом мы, оставшиеся в живых, и услышали от наших детей: как же вы допустили такой разгул сталинской диктатуры, почему не протестовали, не выполнили завещания мудрого Ленина.

И я обращался из лагерной тьмы с безответными заявлениями в Центральный Комитет партии, в Верховный Совет СССР, в Прокуратуру и Верховный суд Союза. Потом, когда вернулся в Москву реабилитированным, я видел в моем «личном деле» часть этих заявлений, писанных на разной бумаге, в том числе от цементных мешков и от мыльных оберток.

Когда приходится иной раз поделиться с близкими товарищами или родными людьми кусочками воспоминаний о пережитом, слышишь замечания: «Тебе подобные сцены, события, встречи надо записать». — «Но ведь они не будут опубликованы!» — «Пусть. Оставь их для будущих исследователей, для внуков в архивах нашей партии».

Значит, писать все-таки надо!..

Публикация Натальи Мильчаковой.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.