Лавровы

С черного хода стучалась женщина, которая вела хозяйство Жилкина. Она явилась готовить обед. Клара Андреевна прогнала ее и вернулась к этнографу. Она видела, что в этой квартире ничто не помешает ей взять власть в свои руки.

- Где же Борис? - спросила она. Жилкин отвечал:

- Борис - большевик. Он - секретарь Клешнева. Я случайно узнал.

Клара Андреевна затихла, не зная еще, как отнестись к этому сообщению.

- Этот Клешнев! - воскликнула она, наконец. - Я всегда говорила, что он мерзавец.

Клешнев, о котором она только что впервые узнала, мгновенно стал для нее таким же виновным во всех несчастьях злодеем, каким был до того Жилкин.

Жилкин - совсем как прежде - развел руками.

- Он - убежденный человек. Трудно сказать, он - хороший или плохой... Теперь ведь все нормы утеряны.

- Господи! - воскликнула Клара Андреевна. - Я понимаю - Борис. Он давно высказывал такие взгляды, он давно большевик и даже пошел добровольцем на войну и был ранен. Он давно ненавидел немцев. Но Клешнев! Почему Борис секретарь этого мерзавца? При его-то талантах! Это ужасно. Действительно, царство хама.

Жилкин не уловил путаницы в ее словах, ему было не до того. Он хотел рассказать теперь о сыне и дочери, но не смог: снова заплакал.

Потом он поднялся, вынул из кармана совершенно грязный воротничок и стал прицеплять к рубашке.

- Мне надо в Балтфлот, - объяснил oн, - на лекцию... Оттуда - в милицию, - тоже читаю' там... Это... а...

Он направился в прихожую.

Когда он ушел, оказалось, что Клара Андреевна страшно устала. Вся энергия оставила ее, и она вновь превратилась в маленькую ссохшуюся старушку. Она с места не могла сдвинуться. Все болело: руки, ноги, живот, грудь.|

- Юрочка! - звала она сначала тихо, потом все громче. - Юрочка! Юрик!

Но Юрик не откликался: спал.

Клара Андреевна, собрав остаток сил, поднялась со стула, доплелась до кровати Жилкина и свалилась на нее.

* * *

Борис вставал в восемь часов утра и к девяти отправлялся на службу. Возвращался домой он не раньше шести часов. С двенадцати до четырех ежедневно он, в качестве секретаря Фомы Клешнева, принимал в Совете посетителей. На него выстраивалась очередь, как на хлеб. Являлись к нему часто и с делами, которые совершенно не касались его, и не верили ему, когда он говорил: - Это от меня не зависит.

Каждый человек, дорвавшись до первого попавшегося начальства, стремился рассказать всю свою жизнь, чтобы обосновать просьбу или жалобу. Часто женщины, рассказывая ему свое дело, взглядывали на него, как Тереза в цукерне и дамочка в финляндской санатории. Борис старался быть вежливым: внимательно выслушивал каждого и обстоятельно отвечал. Тогда прошел слух, что этот комиссар - хороший, и очередь на Бориса с каждым днем вырастала. К нему уже стали приходить не по делу, а так просто - посоветоваться. Некоторые из просителей разговаривали с ним совсем уже по-свойски.