И все-таки я верю…

— Нет, мне неинтересно.

Можно слышать все, что говорит человек.

Есть микрофоны острые, как иголка или буравчик. Им можно просверлить стенку и слышать, что говорят за стеной. Можно поместить микрофончик в пепельницу, в перечницу, в солонку, приклеить его снизу к столику.

И тысячи вот таких барышень, таких сержантов записывают все, что говорится за запертыми дверями в квартирах, в ресторанах, даже в поездах метро или в троллейбусах. Все можно слышать.

Вот живут двое соседей. Они незнакомы друг с другом. Их квартиры на одной лестничной площадке. Встречаясь, они снимают шляпы: здравствуйте, здравствуйте. Вот все, что они знают друг о друге. Но вот эта барышня и этот сержант знают про них решительно все. Они знают, как те проводят ночи, о чем говорят с женой; они знают их политические убеждения, знают, какие замечания они делают, прочитав газету. Они изучили их досконально. Это одинокие люди. Им скучно, и они одиноки в этом огромном мире. Одиноки, но хорошо известны.

Смешные, наивные люди. Они думают, что здесь, на двенадцатом этаже, при погашенном свете, в темноте, при запертых окнах они одни. Нет, они на виду.

Каждое их слово слышно, и каждое их движение видно.

А сведения, которые собираются этими многочисленными магнитофонами и машинами записи? Эти сведения обобщаются электронным мозгом, и они служат очень важными документами для политики, для обучения человечества, для руководства человечеством, для направления его в ту сторону, которая нужна, необходима.

Электронные мозги вообще стали играть выдающуюся роль в жизни. Они управляют промышленностью. Они регулируют уличное движение, предсказывают погоду или исход спортивных матчей. Они размышляют, сопоставляют, делают общественные прогнозы, высчитывают. Они могут, если угодно, писать стихи, сочинять музыку или играть в шахматы. Без электронного мозга ныне и лавочку галстуков не откроешь. Электронный мозг скажет, и где ее открыть, и какие галстуки войдут в моду в будущем году. Словом, они заняты и великими,- и малыми делами.

Так или иначе электронные мозги и автоматы вторглись в жизнь человека и начинают соперничать с ним. Некоторые автоматы прекрасны. Ну, например, вот эта пилюлька. Если ее проглотить, она пройдет через ваш пищевод, желудок и двенадцатиперстную кишку. А это передатчик в этой пилюльке, и он сообщит вашу кислотность и работу ваших внутренних органов. Это просто великолепно.

Сделаны изумительные вещи. Скажем, для здоровья человека искусственные легкие, искусственные почки, искусственное сердце. Правда, они пока еще очень большие.

Все можно сделать. Один итальянский ученый уже создал искусственных людей. Он вывел в колбочках зародышей, которые не зачаты женщиной. Правда, он не сумел довести эти зародыши до девяти месяцев.

Он подсаживал их в определенный период, кажется, на третьем, на четвертом месяце, к женщинам.

Я, впрочем, не понимаю, зачем это, хотя это, может быть, очень важно. Я не понимаю, зачем делать искусственных людей, когда естественных так много. Их так много, что они уже не помещаются на улицах городов. Их так много, что они вываливаются с тротуаров, не в состоянии впихнуться в метро. Они прут, как сельди в сети, как икра, как сардины. Только недавно людей было два миллиарда. Сейчас — больше трех с половиной. Говорят, к двухтысячному году будет восемь, а еще через двадцать лет — двенадцать миллиардов. И даже самые оптимистичные из нас, яростные противники злодея Мальтуса, уже не могут определенно сказать, куда же денутся эти двенадцать миллиардов, где они будут жить, когда уже сейчас негде жить. Что они будут есть, когда уже сейчас треть человечества голодает? Что они будут пить, если уже сейчас не хватает питьевой воды? И чем они будут дышать, ибо уже сейчас население больших городов начинает задыхаться?

А человечество все растет.

Ну, в общем, все-таки век великий и человечество счастливое. Счастливые жители XX века. Вот идет это человечество по улицам города.

Вот оно сидит на бульварах.

Вот оно стоит.

Только почему у них такие угрюмые, тревожные лица? Что, они не понимают, в какие великие времена они живут, и у них не хватает фантазии или оптимизма? Почему они не улыбаются? Что с ними, чего им не хватает?

Может быть, нашему веку чего-то не хватает? Чего? Нет, конечно, не техники, чего-то другого. Не вещей, чего-то другого. Не науки, чего-то другого. Не изощренной связи, нет, чего-то другого. Чего им не хватает?