Дни лицея

Страшась летать не даром,

Бреду своим путем:

будь всякий при своем.

В последнем стихе он вспомнил Жуковского. А едва сошел снег и запахло в парках весною, увидал Пушкин его самого: печально-изящный, элегически-торжественный, в полутонах северной весны казался он живой принадлежностью царскосельских аллей.

Пушкин узнал его тотчас, хотя не видел прежде. Жуковский шел медленно, неслышно ступая по влажной дорожке, под легкой тенью старых сквозных лип, в широкополой шляпе, изысканно-просто сидевшей на склоненной чуть голове, в темно-коричневом рединготе, которого пелеринки спускались ровною лесенкой – как строчки стихов. Отметил Пушкин: как не похож был на свои стихи Батюшков, так был Жуковский сродни им.

К этому визиту он готовился. Вот уже несколько дней на зеленом сукне конторки в четырнадцатой комнате Лицея лежит большая тетрадь. На первом листе отменным каллиграфическим почерком Данзаса: «Стихотворения Александра Пушкина». Он отобрал лучшее – показать Жуковскому.

Бережно берет Жуковский тетрадь вместе с посланием, ему адресованным. Он благодарит, но не знает, как полон Пушкин его стихами, не знает, что ими

поверяет он свои чувства. А между тем в те дни...

В те дни, когда впервые

Заметил я черты живые

Прелестной девы, и любовь

Младую взволновала кровь...

Это он напишет потом – вспоминая. А теперь доверит дневнику:

«Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданием, с неописанным волнением стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу – ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, – сладкая минута!..

Он пел любовь,

но был печален глас.

Увы! Он знал

любви одну лишь муку!

Жуковский.

Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной!