Власть вещей, или Повесть о ненайденных идеалах

А теперь давайте вообразим: Игорь влюблен не в кого-то вообще, в какую-то абстрактную девочку, а в ту самую Зину, которая позавидовала молоденькой учительнице. Позавидовала не только потому, что у нее нелады с французским, а еще и потому, что дома у нее только и разговоров, что о вещах.

И Зина прибегает к родной маме с сообщением о потрясной «француженке» из Парижа.

Можно бы поговорить о самой Евгении Степановне – гибкая и тонкая, как лоза, чудесная фигура, открытое, чистое лицо и серые глаза, но это все так, пустяк, главное для Зины и ее мамы обрамление, рама, и они полны убежденности: что бы в такую оправу ни вставил – все заблистает.

Впрочем, и Зина и ее мама сами вполне ничего по внешним, как говорится, данным. Так что женские достоинства молоденькой учительницы они оставляют без внимания.

Знание французского?

Это вообще выпадает из поля зрения. Речь о другом.

Итак, о чем же речь?

Будь хоть какие-нибудь связи с Парижем, можно было бы устроить так, что эта девчонка, пожившая там – господи, всего-то четыре месяца, – ахнула бы сама. Но увы! Хотя Зинин папа и «шишка», как скажет о нем потом Игорь – сама Зина и ее мама вполне уверены в том, – но до Парижа его рука не дотягивается... Пока что он меняет устаревшие «Жигули» на новую «Ладу», достает большой, во всю комнату ковер и добывает подписку на Александра Дюма в двенадцати томах, который издан исключительно для библиотек, но если сильно постараться...

А тут Игорь.

Нет, конечно, вещи вещами, но жизнь жизнью, и вполне понятно, почему Игорь, мальчик из одного с Зиной класса, ухаживает за ней. С точки зрения самой Зины, она недурна, и только школа мешает ей по-настоящему развернуться. Но уж к десятому классу, к выпускному вечеру, к вступительным экзаменам она прижмет как следует отца, ему придется похлопотать, чтобы, отбросив в сторону эти липовые школьные условности, эти фартучки и скромные форменные платьица, это оскорбляющее тело тряпье, одеться по последнему визгу сезона. Глупо думать, будто цель из примитивных – чтобы парни на улице приставали. Всяких встречных-поперечных Зина обойдет за три версты, не такая она глупышка, верно говорят, по одежке встречают, а она вступает не куда-нибудь, в жизнь, и надо, чтобы жизнь встретила ее – да, по одежке, по достойной одежке, по прекрасной упаковке, чтоб и встретила достойно!

Зина представляет – и мама гладит ее по голове, это мама ее надоумила, – как, упакованная что надо, идет она сдавать документы в иняз, точно так же, как «француженка», Эжени, – и в то же время ничего похожего. Эта дурочка оказалась в Париже на стажировке, а потом явилась в школу, чтоб пылиться тут до гробовой доски и потом, в глухой старости, вспоминать кофточки, привезенные из Парижа, как самое светлое событие в жизни.

Нет, стройность и открытость взора уйдут, мама не устает повторять это, и нужно, пока молода и перспективна, оторвать от жизни что-то такое, за что сама себя до смерти уважать станешь.

Что же оторвать? Да, закончить институт, выйти замуж удачно за дипломата, говорит мама, отец утверждает, лучше за внешторговца и уехать, ну не в Париж, так в Дакар или Коломбо, да не все ли равно – лишь бы уехать! И жить жизнью избранных, меченных счастливой судьбой! Еда – иностранная, тряпки – иностранные, квартира оформлена как на картинке в глянцевом журнале.

А для этого что надо?

Мама говорит: поберечь себя, не шляться с кем попало.

Отец восклицает: знакомства надо выбирать те, что посущественнее! А тут Игорь. Без конца повторяет: уйду на завод. Отец пристал к Зине:

– Да отшей ты этого ухажера!

– Как я его отошью? – не возмущается Зина, просто не знает как.

– Хорошо, я тебе помогу. Сам скажу ему кое-что, – смеется отец.

Через неделю знакомит с Сережей. Господи, олух царя небесного! В школе с двойки на тройку переваливается, родители за уши тянут. Какой там дипломат или внешторговец – никаких задатков ни по единому предмету. Но тут его родители из кожи лезут, у Сережиного отца с Зининым какие-то шуры-муры. А там еще родители подарили Сереже на шестнадцатилетие «Москвич». Не новый, хоженый, но все-таки. И без конца ее, Зину, уговаривают: прокатись да прокатись.