Перед ней стоял артист, переодетый в форму солдата революции. Доставая билет, она старалась не смотреть на него. Лет пятнадцать назад ей пришлось подняться на сцену, чтобы вручить месткомовский букет приезжим артистам, и вблизи Зое Дмитриевне было неловко смотреть на загримированных мужчин с накрашенными губами и бровями.
Но этот солдат не был накрашенным, один глаз у него был меньше другого, и если бы не холеный ноготь — ну, вылитый солдат тех времен, которые она еще помнила. Он насадил билет на граненый штык винтовки и винтовкой же загородил дорогу юноше с безнадежным лицом безбилетника:
— Б-б-билет, гражданин?
Ей хотелось посмотреть, что будет дальше, но людской поток оттеснил ее от солдата.
Представление было с песнями, плясками и главным образом, как запомнилось Зое Дмитриевне, со стрельбой. Стреляли по поводу и без повода — в воздух, друг в друга и даже в зал. Пороховой дым мешался с табачным, так как стреляющие отчаянно курили. Зал не мог привыкнуть к пальбе и после каждого залпа кашлял и гудел. На первых порах общее возбуждение передалось Зое Дмитриевне, она также затыкала уши, смеялась и даже вскрикнула в одном месте...
Но постепенно какое-то отчуждение наметилось между ней и действием, может быть, оттого, что действующих лиц было много, они постепенно менялись, и всех их невозможно упомнить.
Сцена грохотала, плакала и язвила, а у Зои Дмитриевны крепло ощущение, что кто-то все время смотрит на нее. Она вглядывалась в затылки, оборачивалась, рассматривала галерку, складки занавеса, обвисшего по краям сцены.
До войны, когда она была беременна первым ребенком, они с мужем рыбачили на Кобыльем озере. Муж сидел у самых удочек. Зоя Дмитриевна смотрела на его затылок, прижатый к веснушчатой спине, и тогда же ей казалось, что кто-то на нее смотрит. Не сходя с места, муж сполоснул руки, повернулся к ней, держа на весу ладони, с которых срывались блестящие капли. Замер и шепотом спросил: «Видишь?» Она поглядела, куда он показывал, и вдруг закричала дурным голосом: из озера на нее смотрели два страшных глаза и, очевидно, смотрели давно. Зоя Дмитриевна запустила в них палкой — глаза исчезли, пятнистое тело щуки, не торопясь, затонуло в глубине. Муж покачал головой:
«Ты мне всю рыбу распугаешь».
...И сейчас в театре, вспомнив это, Зоя Дмитриевна подумала, что на нее смотрит какое-то животное, скорее всего кошка. Есть такие кошки, которые живут при столовых или учреждениях, все их знают, и они всех знают, ко всем ласкаются, даже к незнакомым. Кошка могла прятаться под сиденьем, и Зоя Дмитриевна пошарила там рукой.
К концу спектакля она затосковала по дому. Актеры на сцене стали для нее давними, но надоевшими приятелями, встреча с которыми затянулась. Она чаще всматривалась в зрительный зал, и у нее складывалось убеждение, что впереди на три ряда, на одно место левее, сидит человек, очень хорошо ей знакомый.
Зоя Дмитриевна видела крепкий седой затылок, прижатый к воротнику темного пиджака, и сквозь общий шум уловила характерное покашливание. Она подавалась вперед, чтобы лучше рассмотреть этого человека, но головы постоянно двигались, сзади стали ворчать. Она успела заметить, что человек этот ни словом не обменялся с соседями и в театр пришел, по-видимому, один.
Спектакль кончился неожиданно, вспыхнуло электричество, осветив пороховой дым над рядами, зрители встали, захлопали в ладоши и загородили все впереди Зои Дмитриевны.
Артисты кланялись, уходили, возвращались, опять кланялись. В задних рядах по провинциальной привычке народ валил к выходу, а впереди все хлопали даже тогда, когда занавес опустился окончательно и всем стало ясно, что он больше не шелохнется.
Зрители расходились медленно. Зоя Дмитриевна все старалась заглянуть на три ряда вперед, чтобы не пропустить его, и в просвет увидела, что человек этот стоит спиной к ней и поправляет костюм.
Вот он бочком пошел к выходу, вдоль ряда, но, почувствовав взгляд женщины, обернулся, и Зоя Дмитриевна узнала своего мужа.
Он был совершенно седой и смотрел именно на нее — вспоминающе.
Между ними было три ряда пустых кресел — и никого и ничего больше.
Смертельно боясь, что он сейчас исчезнет или не узнает ее, Зоя Дмитриевна кинулась к нему и больно ударилась животом и коленями о спинки кресел.
— Ти-и-мк...а-аа-а..! Тим...ка...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.