Некоронованную столицу Америки трудно назвать красивейшим городом в мире, но впечатляющим — можно.
Ничего, кроме чувства зависти, не вызывает идеальная планировка центра: авеню — вдоль, стрит — поперек. Десять минут — и вы ориентируетесь в Манхэттене лучше, чем в подмосковной Малеевке. Но в этом геометрическом рае несется чудовищный водоворот, в который, хотите или не хотите, вас засасывает, как только вы покидаете подъезд своего отеля. Одна черта сразу бросается в глаза на улицах Нью-Йорка: полное безучастие друг к другу, абсолютное отсутствие внимания. Впрочем, в разной степени эта черта присуща всем городам-гигантам, но только в Нью-Йорке она становится определяющей.
Недаром Манхэттен, сердце Нью-Йорка, называют Батареей. Что-то есть в нем от хорошо заряженного аккумулятора с пластинами-домами и электролитом-толпой, насыщающим током высокого напряжения город, разметавшийся на сотню миль. Ибо к Нью-Йорку, как молочные поросята к матке, приникли десятки одноэтажных городков. Ньюйоркцами называют себя и жители Стенфорда и Тенфлая, хотя оба городка лежат за пятьдесят миль от городской черты в противоположных концах.
И город старается сдержать напор людей, бросающихся в его каменное чрево за хлебом насущным. Он отгораживается пригородами, расставляя в них кормушки в виде огромных торговых центров, печет, как блины, загородные частные дома, разбрасывает во все стороны скоростные хайвеи и парквеи, стараясь с помощью автострад решить проблему своего существования.
В самом городе автомобиль уже не вид транспорта, это привычная обуза. Часто житель пригорода, подъезжая к Нью-Йорку, оставляет автомобиль, как галоши у входа в квартиру, близ какой-нибудь станции метро. Сабвеем добирается до центра и пешком — по переполненным улицам до работы. Вечером он находит свою машину и едет сорок миль от Нью-Йорка до какого-нибудь маленького патриархального Колдуэлла...
Нью-йоркские улицы утомляют. Еще бы. Четыре миллиона человек одновременно шуршат подошвами по тротуарам. Намотавшись по ним, человек не выдерживает и засыпает прямо в вагоне сабвея. И никто его не разбудит, никто не позаботится о том, чтобы он не проехал своей станции. Только однажды на наших глазах попутчик проявил внимание к своему соседу, и то весьма своеобразно. Усталый человек заснул, разбросав, как ребенок, в стороны руки и ноги. Его голова свесилась набок. И он смешно шевелил во сне губами. Сидевший напротив старин деловито сделал кадр фотоаппаратом с минутной обработкой снимка. Потом извлек из кассеты готовый отпечаток, сунул его в карман спящего и вышел на следующей станции...
Америка не страна больших городов. Лишь шестнадцать процентов американцев живет в двадцати одном городе, с населением свыше полмиллиона. Американец приезжает в Нью-Йорк, чтобы «подняться» и «поднять» своих детей. Потом, удовлетворенный или огорченный, он рано или поздно переселяется в «тихую» Америку. А пока он в Нью-Йорке, он целеустремленно занят своим «делом», маленьким или большим. У входа в Центральный парк подслеповатая старушка ирландка не без гордости показывает пальцем на большой бурый камень в центре зеленой лужайки и говорит подружке:
— Это мой оффис. Вон у того камня! Три раза в неделю по пять часов в день я гуляю там с хозяйским котом.
И сотни тысяч подобных оффисов открываются рано утром и закрываются глубокой ночью. И тогда кажется, что население Нью-Йорка не разъезжается по окружающим городкам, не разбредается по квартирам и отелям. Оно уходит под асфальт улиц, как полая вода. И люди живут там, под камнем. И дышат, дышат — тонкие струйки пара вьются из люков над мостовыми пустынных ночных улиц. И чудится, будто вы идете по чему-то живому. И это живое завтра вновь выползет из всех щелей и зальет на целый день каменные русла городских магистралей.
Что такое счастье для человека за рулем автомобиля, пробирающегося по улицам Нью-Йорка?! Это свободный «пятачок» для парковки машины не далее пяти миль от места, куда надо было поехать! Стоит ли говорить, как мы были счастливы, когда, отправившись в гости к писателю Лэмпеллу, смогли поставить машину напротив его дома.
Чудо всегда рождает безответственность.
— Может, все-таки взять фотоаппараты с собой?! — неуверенно сказал один из нас.
— Да нет, спрячем под коврик, и пусть лежат. Мы ведь ненадолго.
О, этот великий психологический парадокс чрезмерного запугивания! Американская пресса, радио, телевидение запугивают ежечасно. Детективные бестселлеры, гангстерские боевики, судебная хроника — увы! — не только предупреждают о грозящей опасности, но и притупляют бдительность. Человек просто привыкает к криминалу. За неделю привыкли и мы. Наша ли в этом вина? Гангстеров мы видели лишь на экранах и обложках комиксов, на улицах не валялись ручные пулеметы и трупы зарезанных миллионеров, жулики не встречались даже в вагонах переполненного сабвея. И мы оставили аппараты в машине.
Вернувшись через час с небольшим к машине, мы не обнаружили ни фотоаппаратов, ни сменных объективов, ни прочего ценного фотографического скарба. Наш маскировочный коврик валялся на сиденье, а замок двери был изящно взломан.
Сразу же вызвали полицию. Вот сейчас, ожидали мы, завоют полицейские сирены, залают служебные собаки, и перед нами, как джин, возникнет энергичный и мудрый инспектор. Мы стояли на пронизывающем ветру в десять часов вечера у дома на 8-й авеню возле обворованной машины, и в нашем воображении рисовались картины молниеносных действий всесильной американской полиции. За мечтами и не заметили, как возле нас выросли три пожилых человека в штатском.
— Детектив Кехой, — будто в заурядном гангстерском фильме отрекомендовался один из подошедших.
Двое его спутников стояли сзади, заложив на всякий случай руки в карманы и недоверчиво посматривая на нас. Расспросив, что пропало, они втроем несколько раз, словно колдуя, обошли вокруг машины.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.