Зал почти пуст. Лишь несколько посетителей. Но каких! Справа за столиком — одиозная фигура. Зеленый френч времен Керенского. Нога на ногу. Русские сапоги с заправленными в них брюками. Небрежно замотанное кашне. Кепи, не поддающееся никакому описанию. Темные очки — это в почти кромешной темноте зала. Длинный мундштук с потухшей сигаретой, сверхэлегантно зажатой между оттопыренными пальцами, закованными в черные перчатки. Сидит с княжеским достоинством. И не шелохнется. За спиной «князя» расхлябанное пианино. На нем играет молодой негр. Он качается из стороны в сторону, лишь изредка выжимая из черного ящика звуки какой-то очень личной мелодии, рождающейся при нас. Его глаза полузакрыты, зато рот нараспашку. Большая, мясистая губа отвисла и, словно колотушка, отбивает едва прослушивающийся ритм импровизации.

В другом углу — другой негр. В тельняшке или рубахе, напоминающей ее по рисунку. Он будто с другой планеты. Он буйствует, кричит, хотя играет в шахматы. С плюгавеньким пареньком, который, видно, никогда не научится думать дальше следующего хода. Негр, снимая очередную фигуру, кричит на все кафе что-то в таком духе:

— Я величайший шахматист, гениальный из гениальных! Ага, я столь блистательно съедаю у тебя еще одну жалкую фигуру! — И самодовольно хохочет.

Как два куля, увенчанных сверху туркменскими мохнатыми шапками, сидит в третьем углу пара. Отвернулись друг от друга. Как немые. Молчат.

Остывает наш кофе. Он не только невкусный. Он просто здесь не нужен. Спектакль, поставленный жизнью в этом грязном зале, каких сотни в Гринвич Виллидж, мало располагает к кофепитию.

Бессмысленность существования этих молодых людей не может не волновать взрослых. Но им, наверно, не очень хочется вспоминать старую педагогическую истину: «Обычно родители, которые довольны своими детьми, имеют детей, которые довольны своими родителями».

Солнце встает медленно

«У нас были надежды на роман, и на джаз, и на бесхитростные представления в театральных улочках около Бродвея...» — писал Говард Юнкер, один из вдохновителей «молчаливого поколения». Надежды рухнули, а «бесхитростные представления в театральных улочках около Бродвея» остались.

Конечно, им нелегко выживать в стальных тисках «ходового» искусства. Суть его лучше всего выражают слова одного ведущего режиссера телевидения, сказанные драматургу, которому он возвращал сценарий: «Видите ли, это слишком буднично — ковбой в первоклассном космическом корабле тычет трубкой в морду какому-то монстру». И американская молодежь, устав от этого «искусства», тянется к простым человеческим историям, близким для них и понятным. И только стоимость билета — 5 — 11 долларов — как-то удерживает их от посещения спектакля, на котором побывали мы за счет госдепартамента.

Давали музыкальный водевиль — бесхитростное, наивное представление о богатых и бедных, где благородство — это все, а деньги — тоже все, но благородство лучше, хотя и деньги тоже нужны. Вряд ли бы стоило говорить об этом нашумевшем на Бродвее спектакле, если бы не действительно блистательная игра Томми Стила в главной роли Артура Кипса.

Увы, лицо американского театра делает в данном случае англичанин. Он удивительно пластичен этот Томми Стил в своих танцах. Он удивительно музыкален в своих мелодичных песенках, вызывающих умиление и восторг, трогающих сердца американских обывателей, набивших театр. Словом, постановщик знал вкусы публики и бил безошибочно.

Для нас интересное началось, когда опустился занавес, когда мы встретились за кулисами с актерами. И с Томми Стилем. В жизни он оказался маленьким, худощавым и отлично сложенным пареньком в грубом вязаном свитере и потертых брюках. Усталые, воспаленные от света прожекторов глаза смотрели с интересом. Он заразительно смеялся шуткам и шутил сам. Он был прост, насколько простой может быть театральная звезда. И все же неведомый барьер славы и независимости отделял его от коллег по спектаклю. «Гастролер» — это слово было брошено потом, к утру, когда мы сидели в квартире у одного из актеров и пошли откровенные признания. «Он чужак, Томми Стил, и к тому же богат».

О себе Томми Стил говорит как о стопроцентном лондонском «кокни». Родился он в самых мрачных рабочих районах Лондона. В пятнадцать лет бросил школу и отправился в плавание каютным юнгой на одном из торговых судов. Потом сошел на берег и работал инструктором по гимнастике. И потом столь же неожиданно, сколь и случайно, стал сенсацией ночного Лондона в 1956 году. Начав с пения под гитару в маленьком баре, он взлетел на вершину английского шоубизнеса едва ли не за год. Он выступил в серии телевизионных передач «История Томми Стила», в которых рассказывал историю своей трудной жизни. Затем еще четыре спектакля, пять популярных фильмов... Открылась золотая перспектива.

Но Томми нашел в себе силы порвать с дешевой зрелищностью. Он ушел в не столь доходный, но ему более близкий театральный мир. Его знаменитая песенка «Ты и я» из спектакля «Золушка» облетела весь мир. Затем роли в прославленном «Олд Вик». Но серьезный театр — плохой кормилец. И вот музыкальный водевиль в Америке. Счастлив ли он?

Стил улыбается сдержанно и говорит:

— Я доволен. «Счастье» — слишком зыбкое понятие на Бродвее. Для актера солнце успеха встает слишком медленно. И недолго греет. Сегодня тебя любят, а завтра неведомо почему Бродвей найдет себе другого кумира, и... начинай все сначала. Мой Артур Кипс легкомысленно забыл, что маленькая серебряная монетка — «сикспенс» — тоже может принести счастье. Но только в спектакле. Я хотел добиться того же в жизни, но она сразу напомнила мне о годах детства, полных нищеты и унижений...

Так на Бродвее герой пустячкового водевиля и актер трудной судьбы находят не только внешнее сходство в роли, но и общность жизненной философии.

Самовар и ковбойская шляпа

Нед Рассел, наш главный гид и опекун, вручил каждому по небольшому картонному жетону с нитяной петлей.

— Прицепите это к пуговице вашего пальто.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.